– Да, это так, – согласился я. – Но мы еще и люди. У вас какое звание?
– Майор.
– Поднимите руку, майор, – попросил я.
– Как поднять? – не понял он.
Я поднял его руку на уровень плеча.
– Ладонь распрямите.
Он повиновался.
– А теперь скажите: «Хайль Гитлер!».
Он резко бросил руку вниз, лицо его побагровело, а я продолжил, пока он не начал материться.
– На Нюрнбергском процессе фашистские генералы оправдывались именно такими же словами: «Мы – солдаты, мы выполняли приказ», но забыли при этом, что они еще и люди. Ты – не забывай.
Я распахнул дверь. Чемоданы мои никто не тронул, и наш диалог эти электронные «стукачи» не слышали.
– Мы работали по инструкции, – пробубнил мужчина у меня за спиной, а я, развернувшись, прижал палец к губам и показал на ДК. Он понял и добавил: – У нас тоже все пишется. Прости, если можешь.
– Бог простит, – ответил я неизвестно откуда всплывшей в мозгу фразой.
Мне позвонила Светлана.
– Леша! Я узнала кое-что. Суд через три дня. Юре вменяют еще какой-то странный эпизод: «недоносительство о преступлении», я не поняла. Может быть, на суде объяснят. Адвокат говорит, что все это ерунда. Посадить Юру не должны. То, что его так арестовали, сказали – ошибка прокуратуры. У них протокол такой. Если на человека заведено уголовное дело – должны для задержания использовать СОБР.
Меня порадовало, что она хотя бы не плачет. Значит, дело скоро закончится, и муж ее вернется домой.
Недоносительство. Вот это уже формальность на сто процентов. По такому обвинению можно арестовывать любого живущего в России. Значит, Юрку действительно хотят использовать в показательном процессе. Это плохо. Это значит, что наказание будет оптимально строгим. Светлана утешает себя, поверив адвокату. Не максимально строгим – уже хорошо, но оптимально не намного лучше. Прощение и реабилитация исключены. Судимость впишут в его эльку, и для него закроются многие двери, включая банки, ипотеки, возможность работать с финансами, да и частные клиники дадут от ворот поворот. Адвокат подаст на апелляцию, но даже если наказание смягчат – судимость это клеймо на двадцать лет. Считай, на всю жизнь.
Москвичу трудно устроится на низкоквалифицированную работу. Нас не любят работодатели. Несмотря на квоту для москвичей, они и в эти жалкие десять обязательных процентов стараются набрать приезжих, молчаливых, послушных, готовых работать за гроши.
Эти парни и девушки из республик ближнего зарубежья, в основном из средней Азии живут обособленно и неохотно изучают русский язык, хотя в законе о мигрантах этот пункт особо выделен. Знание языка обязательно. С ними сложно общаться, почти всегда нужен переводчик. К «скорой» они обращаются уже в самом крайнем случае, когда часто помочь весьма затруднительно. Из-за экономии. Работодатель их страхует только