Переполненный радостными чувствами, Вареник удовлетворённо утёр усы и нежно погладил ладонью шершавые клёпки старой бочки. Вдруг спохватился, решительно перекрыл струйку и заткнул наполнившуюся четверть очищенной кукурузной кочерыжкой, чтобы сливовый дух горилки впустую в воздух не улетучивался.
Жмых кротко ожидал, переминаясь с ноги на ногу, жадно потягивая своим похожим на картошку носом идущий из-за шатра аромат дыма шкварки и жареного лука. Видя, что Никанор Сидорович, наконец, покончил со своим делом, Иван негромко кашлянул, таким доступным образом пытаясь ненавязчиво обратить на себя внимание. В тот же миг из-за шатра выскочила Ганна – младшая сестра пана Вареника. Жмых от неожиданности вздрогнул. Сердце его учащённо забилось. Он посмотрел на Ганну и сразу смутился. Она была для него уж очень хороша. Даже по-старушечьи повязанный на голове платок не мог скрыть милых черт её смуглого лица. Ганна увидела Ивана, робко застывшего на месте, и, понимая, что она значит для его мужского сердца, необузданно поблёскивая чёрными жгучими глазами, незло забранилась:
– Что это вам тут, пан Жмых, мёдом намазано?
Иван совсем растерялся, покорно потупил взгляд, потеряв дар речи навсегда.
Ганна напротив, остро чувствуя над ним своё женское превосходство, властно шагнула навстречу и, прилагая определённое усилие, отняла-таки из цепких ручищ Ивана вязку отборных судаков. Вызывающе глянула в глаза Жмыху и, звонко смеясь, плавно покачивая бёдрами, достойно удалилась с глаз долой.
«Голубка моя ненаглядная», – переполненный чувствами к Ганне, вдруг запричитал в сердце осмелевший Жмых. Но вместо ласковых слов в адрес удалившейся зазнобы, Иван лишь приятельски улыбнулся Никанору Сидоровичу. Мгновенно сорвав шапку с головы, Жмых хотел было молвить слово, но вновь появилась Ганна. Вдовьего покрова уже не было на её милой головке. Тугая, цвета смоли коса, украшенная ярко-красным бантом, с вызовом спускалась на высокую грудь. Она широко улыбалась, вгоняя в краску неуклюжего гостя. Ямочки на спелых щеках делали личико Ганны ещё желаннее. В одной руке она держала глиняную миску с прошлогодними солёными грибами, в другой – миску с дымящейся картошкой, щедро присыпанной сверху жареным салом с луком. Прекрасная и серьёзная Ганна низко поклонилась опешившему вконец Ивану и ангельским голоском начала зазывать застывшего с глупым выражением лица растерявшегося Жмыха в гости:
– Проходите, гости дорогие. Не стесняйтесь. Выпивайте и закусывайте на здоровье. Радость у нас великая. Казак в семье родился.
Сгорая от нежности, Иван посмотрел на искренне кланяющуюся Ганну, твёрдо решая для себя, что вдовий век для неё уже закончился.
Никанор Сидорович давно приметил великое смущение гостя и, разряжая обстановку, ласково распорядился:
– Иди, Ганночка. Помоги лучше Екатерине Ивановне. Спроси там, может, что Дуняшке нужно… А у нас с паном Жмыхом мужской