Один достигнутый результат вызвал глубокое удовлетворение – из соображений целесообразности фюрер не желал, чтобы руководящий состав партии оставлял лоно церкви. Теперь фюрер предоставил всем нам право выбора. Борман немедля вызвал представителей полиции, чтобы произвести нотариальное заверение собственной подписи, поставленной под заявлением о выходе [из церкви].
Теперь я, как и тысячи других, размышляю над последствиями огласки возможности такого шага. Для всех нас речь уже давно не идет о конфликте с совестью, это вопрос политической целесообразности.
Во время съезда встретился с государственным секретарем Венгрии Микошем[396]. Давняя цель: побудить Венгрию отказаться от идеи пересмотра границ как с Румынией, так и с и Югославией. Я без устали твержу об этом всем венграм. Об этом и ни о чем другом. Микош делает оговорку: Румыния должна в таком случае предоставить венгерскому меньшинству определенную автономию. – Аналогичная беседа состоялась с ф[он] Мечером[397], который сообщил, что у Гёмбёша почечная недостаточность! Он намерен посетить его сейчас в Мюнхене, надежда очень слабая. Я просил передать привет Гёмбёшу. Значит, Венгрию ждет правительственный кризис. Все твердят о том, что найти замену авторитету Гёмбёша едва ли возможно.
Румынскому профессору Маноилеску[398], которого я знаю с 1932 года (Конгресс европейских государств в Риме), я, напротив, посоветовал пойти на примирение с Венгрией. Нужен антибольшевистский блок. Став «другом» Москвы, Румыния окажется ее жертвой, уже сегодня ей угрожает Прага. У нее не остается выбора. Мы, со своей стороны, хотим предоставить ей такой выбор, обеспечив гарантии со стороны Венгрии. М[аноилеску] собирался сразу после Нюрнберга нанести визит королю. Он оставил мне свою посвященную