Фундаментальные основы права. Компаративистика в юриспруденции.. А. Г. Чернявский

быть заодно с нашими ближними и теперь уже составляет великое начало в человеческой душе, и, к счастью, это одно из тех начал, которые и без всякого особенного возбуждения укореняются все сильнее и сильнее под влиянием развивающейся цивилизации… Эта идея развивается все более и более, чем более удаляется человечество от состояния дикой независимости… Люди мало-помалу перестают понимать возможность совершенного неуважения к чувствам других. Они видят себя в необходимости воздерживаться от правонарушений – по крайней мере от самых грубых – и хоть для собственной безопасности постоянно протестовать против них… Человек приходит, хотя инстинктивно, к сознанию, что он обязан принимать во внимание интересы других». Как следует из всего этого, Милль никогда не говорит, что общая польза обязательна, но старается доказать, что все сами собой убедятся в этом.

      Если бы мы даже приняли, что с развитием цивилизации общая польза все более и более предпочитается частной выгоде, то это не стало бы доводом в пользу утилитаризма, так как наша цивилизация покоится не на утилитаризме, а на христианстве, религии долга. Если бы утилитаризм мог, уничтожив христианство, истребив в нашей душе идеи добра, справедливости и права, построить цивилизацию на понятии пользы, предоставив судить о ней каждому, и затем историческими фактами доказать, что в этом состоянии люди постоянно все более и более стали предпочитать общую пользу частной, то лишь тогда он доказал бы, что прогресс есть развитие в людях понятия пользы. Но в настоящих условиях утилитаризм не может приписывать себе развитие нравственности. Итак, если взять все эти положения утилитаризма сами в себе по отношению к индивиду, то они точно так же предоставляют каждому предпочитать порок добродетели по личному вкусу каждого.

      Таковы отношения утилитаризма к идее добра. Посмотрим, как он относится к идеям справедливости и права.

      Справедливость и право, по мнению Милля, – установления закона, т. е. установление государства, неизбежная дилемма утилитаризма, который, объясняя понятием пользы или добро, или право, или справедливость, другие идеи должен приписать установлению государства. Но высказав положение, Милль сразу благоразумно отступает: «Правда, люди прилагают идею справедливости и ее обязательность к многим из таких вещей, которые нисколько не регулируются законом и вмешательство закона в которые нежелательно… Но и здесь идея нарушения того, что должно быть законом, присутствует, хотя и в неизменном виде. Нам всегда доставляет удовольствие и вполне согласуется с нашими понятиями о должном, когда действия, которые мы считаем несправедливыми, наказываются, хотя нам и не всегда желательно, чтобы наказывал суд»[62].

      Возникает вопрос: как идея справедливости произошла от закона, когда люди не желают, чтобы закон всегда показывал несправедливые действия, и когда, наконец, к самому закону люди применяют идею справедливости и ею меряют его достоинство? Милль, понимая свою слабость, говорит: «я признаю, что