После представления «Гамлéта»,
Антрепренер Кулыгин
И режиссер Веригин,
Недовольные сборами,
Сидели в ресторации
С актерами:
Глинским, игравшим Горацио,
И Гамлетом – Завываловым.
Режиссер,
Отдавши дань жалобам
На плохой сбор,
Сказал: «Твореньями Шекспира
Не удивить нынче мира;
Нынче публика требует новых течений
И настроений.
Ее не проймешь Офелиями,
Дамами с камелиями
Да Гамлéтами.
Для начала
Я поставлю водевиль с куплетами,
Чтобы публика подпевала.
В драме современной
Это новое течение
Зовется единением
Публики со сценой!»
Антрепренер,
Поразмыслив и потупив взор,
Нашел, что мысль режиссера счастлива,
И потребовал пива.
Поэт, блины и любовь
Раз на блины в знакомое семейство
Был приглашен лирический поэт.
Порывшись в крайне скудном казначействе,
Взял напрокат он смокинг и жилет
И, повязав на шею шарф огромный,
Явился в семь часов, загадочный и томный.
Когда вошел он в залу, зашептали:
«Поэт… Живой поэт?» – Со всех сторон
Девицами поэт был окружен,
Поэта девы чуть не разорвали.
Застенчиво прижался он к углу, —
Как вдруг хозяин крикнул: «Ну-с, к столу!»
Горячего не ев от самых святок,
Поэт к блинам немедленно приник,
И через час (о, час прошел, как миг!)
Он доедал уже седьмой десяток,
Беря на вилку сразу штук по пять,
Как вдруг поэта стало распирать…
Девица слева вдохновенным тоном
Его спросила: чем он огорчен?
Быть может, безнадежно он влюблен?
Тогда – в кого? Приятно ль быть влюбленным?
Быть может, неожиданно его
Капризной музы посетило божество?
Поэт, от боли крепко стиснув зубы
И растирая ладонью живот,
Ответил: «Да! Увы, меня гнетет
Предчувствие. Дни жизни мне не любы;
Я вспомнил юность, раннюю звезду
И сладость встреч в заброшенном саду»…
В кишках поэта рвало и метало,
Поэта обдавал холодный пот,
А он шептал ей: «Есть ли идеалы?»
И думал он: «Пройдет иль не пройдет?»
Она шепнула: «В вас мила мне грусть поэта»…
Он расстегнул тайком три пуговки жилета —
Утихла боль. И взором просветленным
Глядя на деву, вымолвил поэт:
«Вы поняли меня, и вами окрыленный,
Иначе я теперь гляжу на Божий свет!»
А дева, чувствуя в душе любви тревогу,
Пожала под столом поэту ногу…
Вам посвятил, доверчивые девы,
Я эту повесть о поэте и блинах:
Вам