– Не желая, чтобы Евстрогий взорвался яростью, что с ним случалось часто, Пантолеон медленно снял с плеча суму и покорно встал на колени перед алтарем.
– Провиан, пой гимн! – крикнул Евстрогий, повернувшись к рабу.
Тот, выступив к жертвеннику, взял кифару в руки и проел пальцами по струнам. Голос Провиана эхом зазвучал под куполом зала.
Зажмурившись, Пантолеон хранил молчание. Он не молился Аресу, и отец об этом подозревал. Тем не менее, покорность сына внезапно смягчила сердце Евстрогия. Опустив руки на плечи
Пантолеона, он поднял взор к потолку.
Покровитель наш, заступник, божественный Арес! Мой сын, мой
единственный ребенок, мое творение, пылко благодарит тебя за тот необычайный дар, который ты послал ему, – прошептал Евстрогий.
Пантолеон с трудом сдержал саркастическую усмешку. В то же время в его душе внезапно возникло чувство жалости к отцу. Невзирая на образованность, Евстрогий был ярым приверженцем многобожия.
«Нет ничего странного в том, что матушка не сумела убедить его принять христианство», – подумал он.
В его воспоминаниях всплыл образ Еввулы. Она умерла совсем молодой, немногим старше того возраста, коего сейчас достиг Пантолеон. В мыслях его возникла ласковая улыбка Еввулы, когда она садилась возле него на корточки гладила по щеке. У Еввулы были черные, как смоль, вьющиеся волосы, которые она всегда собирала на затылке. В ее огромных очах сияла нежность.
– Любезный сынок Пантолеон, – тихо говорила она, склонившись к его уху. – Нет никого, кто бы мог занять твое место в моем сердце!
Конечно, она любила Евстрогия, но то была любовь совсем иного рода. А к сыну она испытывала глубокую теплую привязанность….
Иногда Пантолеон жалел, что успел плохо ее узнать.
– Будем надеяться, что Арес не разгневается на тебя, – прозвучал рядом голос Евстрогия. – Кара богов чудовищна, мальчик мой. Они могут сделать с тобой все, что захотят.
Открыв веки, Пантолеон увидел, что огонь на алтаре успел погаснуть. Провиан закончил петь гимн и собирал угли с жертвенника. В зале висел сумрак.
– Ты очень заботливый отец, но мне тебя жаль, – вдруг произнес Пантолеон.
– Жаль? Почему? – прищурился Евстрогий.
Зная непредсказуемый нрав отца, юноша, тем не менее, сохранял завидное самообладание. Он продолжал стоять на коленях, хотя его ноги уже сильно болели.
– В твоей душе живет мрак, – ответил он, не поворачиваясь.
– Ты прав, – угрюмо сказал Евстрогий и стремительно покинул зал, где находился алтарь бога войны.
А Пантолеон еще долго стоял, застыв перед скульптурой, но мысли его были далеко от молитв. Он продолжал сочувствовать
Евстрогию.
Глава 8
Ночью на море разыгрался шторм. Для ноября это было вполне обычным явлением. Иногда сезоны бурь заставляли суда отложить намеченные плавания. В Никомидии часто зимовали