– Да, пусть они живут только благодаря инстинктам и условным сигналам, – с плутоватой искрой в глазах проговорил сержант, – но для природы ведь важен каждый вид.
– И я того же мнения, голубчик. Ах, как идут, как идут! – восхитился Иван. И крикнул в решетку, пытаясь привлечь внимание Юрочкина, словно нарочно их не замечавшего: – Товарищ прапорщик! Выделите мне, пожалуйста, на несколько минут двоих созданий из этой великолепной троицы для изучения. Хочу открутить им бошки и посмотреть, что там внутри.
Скосив в его сторону взгляд, Юрочкин скомандовал несчастным:
– На месте-е-е… Р-р-я-я-з, р-р-я-я-з, р-р-я-я-з, два, тр-р-и! Стой! Раз-два!
Бойцы замерли, вытянув подбородки. Куртки у всех на спине потемнели от пота.
– Рядовой Шевко! – окликнул начгуб конвойного, томившегося с автоматом в тени здания. – Проведите арестованных Подоляко и Самсонова к месту допроса.
– Куды, товарыш прапаршык? – со скрытой обидой переспросил конвойный, который в данную минуту если куда и хотел двигаться, так только в тихую, прохладную и спокойную комнату отдыха.
– На кудыкину гору! – с армейской четкостью пояснил прапорщик Юрочкин. – А для особо одаренных поясню – к месту для курения. Понятно, рядовой Шевко?
– Так бы и гаварыли… – со скрытым негодованием пробормотал конвойный.
Шаркая подкованными сапогами, он вывел из куцего строя двух бойцов и препроводил их за решетку к лавочкам, расположенным полукругом в тени разлапистого клена. Подоляко и Самсонов с видимым наслаждением опустились на лавочки. Иван подошел к ним, сел рядом и снял фуражку.
– Ну, что, дурики, доигрались?
Оба арестованных угрюмо промолчали.
– Вот так, значит. С родным начальством говорить не желаете?
– А чего говорить? Все всё уже знают, – отозвался наконец более говорливый Подоляко, черноволосый и высокий молодец, чем-то напоминавший цыгана. Блондинистый Самсонов, являвший собой полную физическую и характерную противоположность своему дружбану, продолжал молча затягиваться сигаретой. Он, казалось, не проявлял ни малейшего интереса к предстоящему разговору, а рассеянно смотрел куда-то в сторону Чижика, снова отправившегося в поход по квадратам под руководством начгуба.
– А вы представьте, что я ничего не знаю. Вот случилась со мной такая беда.
– Товарищ лейтенант, вот вы издеваетесь… – с горячностью начал было Подоляко, но Иван с ироничным возмущением прервал его:
– Я издеваюсь? Да я вас до сих пор по головке гладил. Потому что жалко мне вас. До слез. До надрыва моей широкой души. А жалко мне вас потому, что из-за своей лени, дурной тяги к нычкованию и нарушению распорядка дня вы окажетесь в таком переплете, после которого вы, доблестные воины, не скоро попадете домой к своим мамочкам, папочкам и подружкам. И будут они стоять под забором дисбата и лить горючие слезы.
– Да не трогали мы его. Не трогали, – тихо сказал Самсонов.
– А прапорщик