– Мы с тобой перебудили весь отель, – прошептала Карина.
– Пусть завидуют.
– Я не люблю, когда завидуют.
Денис улыбнулся.
– Это неизбежно. Всегда найдется, чему завидовать – так устроены люди. У меня красавица жена, которая в постели ведет себя, как Мессалина, и при этом кричит, как Кабалье. Как мне можно не завидовать?
– Кабалье поет!
– Ты тоже почти поешь, когда кончаешь! И этому тоже можно позавидовать: любовная песнь – услада для мужского уха! Ты очень возбуждающе кричишь. Ты у меня сексуально ходишь, сексуально сидишь, сексуально спишь… Ты даже стоишь сексуально! Видела, какими глазами на тебя смотрел толстый американец в холле? Тот, в красной рубашке и с квадратной женой под мышкой?
– Какими?
– Вот такими! – Давыдов показал два кулака вместе. – Жадными! У него были не глаза, а яйца! Огромные жирные тестостероновые яйца! И он тебя ими жрал!
Карина рассмеялась.
– Он жрал меня тестостероновыми яйцами? Какой ты грубый!
– Я не грубый. Я образный. Я не могу сказать «тестостероновыми тестикулами» – это будет непрофессионально, у меня язык не повернется такое сказать! Он смотрел на тебя так, что мне хотелось…
– Милый, – промурлыкала Карина, переворачиваясь на живот. – Скажу тебе как врач: яйцами нельзя смотреть, ими нельзя жрать, а с таким животом, как у того американца, их даже нельзя увидеть в зеркале. Успокойся, потому что с образностью у тебя сегодня не задалось.
– Жаль, – искренне огорчился Денис, – а я-то полагал…
– Зато с другим задалось. Я что-то не припомню, чтобы ты так изощренно меня будил.
– Извращенно?
– Изощренно, глупый! Все писатели такие глуховато-глуповатые? Или мне такой достался?
– Тебе достался извращенно-глуховато-глуповатый редкий экземпляр. Даже в страшном литературном мире такие почти не встречаются!
Она снова рассмеялась и, потянувшись, поцеловала Давыдова в щеку.
– И это хорошо… Спасибо, мне очень понравилось так просыпаться. Мне снился странный сон, Денис. Очень странный сон. И ты, – она привстала на локте и наклонилась над ним, заглядывая ему в лицо, – ты выхватил меня из него.
– Странный сон, – повторил Давыдов, стараясь голосом не выдать свою растерянность. Ему почему-то стало неуютно. Очень неуютно. – А что за сон, малыш? Ты не помнишь?
Карина покачала головой.
– Почти не помню. Знаешь, если человека разбудить в быстрой фазе сна, то сновидение стирается. Помню, что там было холодно. Очень холодно. И дул страшный ледяной ветер… Я должна была куда-то ехать или лететь. В общем, что-то делать…
– А я там был?
– Нет, тебя не было.
– Ты же точно не помнишь?
– Это помню, – сказала она твердо. – Тебя там точно не было. Там был другой мужчина. Не ты.
– Вы занимались любовью?
– Нет. Я была в каких-то мехах, в комбинезоне… Нет, не помню.