Первым делом в глаза бросался центральный элемент: огромная кровать, больше, чем вся его комнатка в Великой библиотеке. Она располагалась на возвышении и была скрыта портьерой, как сцена. Глаза юноши округлились.
– Это принадлежало моей матери, – быстро объяснила Сарай. – Я в ней не сплю.
– Нет?
– Нет. Рядом с гардеробной есть кровать поменьше.
Разговоры о кроватях ничем не помогали. Наоборот, их желания обнажились. Изначально Сарай могла бы молча отвести Лазло в свою нишу, но теперь, когда предложение прозвучало вслух, это казалось слишком дерзким. Оба смутились, будто все произошедшее во сне осталось там и реальным телам с их неуклюжими руками придется учиться всему заново.
И они с нетерпением ждали этого.
– На самом деле тут очень красиво, – сказал Лазло, продолжая рассматривать комнату.
Высокий сводчатый потолок, стены куда более живописные, чем все, что юноша успел увидеть в цитадели. Они напоминали резные рисунки в Плаче, хотя эти, естественно, были сделаны не из камня, а из мезартиума.
– Все это работа Скатиса? – поинтересовался он, протянув руку, чтобы обвести пальцем певчую пташку. Таких были сотни, и они потрясали своим совершенством, засев среди виноградных лоз и лилий, которые выглядели настолько реалистично, будто их окунули в расплавленный мезартиум.
Сарай кивнула и провела пальцем по шее спектрала, исполненного на барельефе в реальную величину. Его рога выступали из стены; обычно она вешала на них халат.
– Из-за этого его трудно представить. Разве не должны все его творения выглядеть так же омерзительно, как Разалас?
Ничто в этой комнате нельзя было назвать омерзительным. Это роскошный храм из гладкого, как вода, металла. Лазло провел пальцами по воробушку и освободил его. Оживленный с помощью тех же магнитных полей, что и сама цитадель, он взъерошил свои крылышки и взлетел.
С уст Сарай сорвался тихий восторженный вздох. Лазло любил его и хотел услышать еще раз, поэтому оживил больше птиц, и они сомкнули кольцо вокруг Сарай. Ее смех был подобен музыке. Она вытянула свободную руку, которой не касалась Лазло, и одна из пташек приземлилась ей на ладонь.
– Жаль, что я не могу заставить их спеть для тебя, – сказал Лазло – это находилось за пределами его возможностей.
Рядом с металлической, возникнув из ниоткуда, отпустилась еще одна пташка. На секунду Лазло удивился, но затем он понял, что ее создала Сарай. Птица была безупречной иллюзией, как и она сама, фантомный пушистый воробушек с маленьким черным клювиком, формой и размером напоминавший шип розы. Вот полилась мелодия, сладкая, как дождь. Пришел черед Лазло восторгаться. Эта пара птичек, сидящих бок о бок, воплощала их самих, бога и призрака, а также их новые способности. У обоих имелись свои границы: воробушек Сарай мог петь, но не летать. Воробушек Лазло мог летать, но не петь.
Махнув запястьем, Сарай отправила их в воздух. Ее птичка тут же испарилась – иллюзия не могла существовать отдельно