Однажды Буреляйло вернулся домой с работы. А надо сказать, что работа у него была не только ответственная, но и высокооплачиваемая. Степан Матвеевич очень гордился своей работой, и заслуженно гордился. Бывало, в гостях или принимая оных, когда возникал спор по какому-либо вопросу, к нему взывали как к арбитру, чьё мнение единственно может разрешить этот спор. И после того как он выскажется, уже никто не сомневался, что то, что он сказал, есть единственно верное и правильное. На работе было похоже. Когда он раздавал команды и распоряжения, никто не смел ему прекословить. Даже начальство, когда что-либо ну никак было не обосновать, например смету о расходах, брало его с собой на самый «верх», забрасывало в нужный кабинет, как бросают, должно быть, козырную карту на стол, используя его как последний аргумент в своих корыстных целях.
Так вот, вернувшись как-то вечером к себе домой, он не обнаружил приготовленного ужина. Вместо этого он выявилась пропажа всех вещей жены, потом самой жены и вдобавок на кухонном столе безобразная записку: «Я тебя больше не люблю. Не ищи меня, я ушла к Василию».
Ушла, к Василию, не ищи. Степан Матвеевич был человек не глупый, чтобы не понять первое, второе. Однако сопоставить первое и второе никак не мог, видно, ума всё-таки не хватало. И он пошёл к Василию, дабы всё же прояснить для себя всю эту дребедень.
Звонок в дверь прозвучал пронзительно, резануло не по ушам – прямо по сердцу. Степан Матвеевич даже в это мгновение затрусил и захотел уйти, не предчувствуя хорошего от встречи. Однако собрался с силами и даже прикрикнул, правда, тихонечко, так как в душе не любил скандалов.
– Открывай, скотина!
Слово «скотина» прозвучало ну уж совсем тихо. Послышалось приближающееся к двери шарканье тапочек и металлический скрежет открываемого замка, что отрезало ему дорогу к бегству. Последний раз оглянувшись в сторону собственной двери, Степан Матвеевич уставился на высунувшуюся Васькину рожу. Василий что-то дожевывал и вопросительно глядел на скомканную фигуру перед собой.
– Здорово, Буреляйло! – нарушил затянувшееся молчание мерзкий сосед. Василию очень нравилось произносить фамилию Степана Матвеевича, делал это с припевом на «ляй», тем самым фамилия для него начинала отдавать какой-то цыганщиной, вокруг начинало пахнуть водкой, слышался пьяный женский смех, и хотелось пуститься в пляс и начинать творить глупости. Впрочем, умными поступками, как и мыслями, Вася не блистал с детства. Его даже за это изредка в юном возрасте родители стращали спецшколой для умственно отсталых и немного чаще лупцевали сотоварищи. Коротко, Вася был дурак, но, в отличие от большинства дураков, он не притворялся умным и потому слыл неплохим парнем, нравился некапризным женщинам и не вызывал раздражения у большинства мужчин.
Кстати,