А вот хозяйственные постройки совсем покосились. Болтались и скрипели на ветру двери, дырами зияли крыши из почерневшей соломы.
С одного крепкого дома мы и начали. Вскрыв дверь специально привезенным железным ломом, Вадим шагнул внутрь. Я – следом. Из дома пахнуло сыростью. Ну да, сколько лет его не проветривали? Наверное, уж все сгнило.
Только успела я об этом подумать, как провалилась доска под ногой у Вадима. Он, правда, успел перенести тяжесть на вторую ногу, и в подпол не полетел. Однако, стали мы шагать осторожнее.
Утвари нашлось много. Крынки, банки, эмалированные кастрюли вполне годились. Все это мы складывали в брезентовые заплечные мешки, ведь до дрезины нужно было тащиться два километра по давно заросшей проселочной дороге.
Взяли огромный кусок окаменевшей соли. Вадим попробовал пощупать тряпки в шкафу, но они расползались сразу.
Впрочем, довольно крепкое одеяло мы нашли в самом скособоченном доме. Там и жила последняя старуха… Стекла были выбиты, и ветер гулял, где хотел, но крыша была целая. Уже потом из этого одеяла Катрин мне сшила что-то вроде пальто – ведь впереди зима.
* * *
В субботу Вадим топил баню. Легкий дымок стоял над трубой, как маленький ядерный гриб, но потом словно передумывал и уходил ввысь, сливаясь с небом.
Пахло березовыми вениками.
Сначала Вадим мыл Катрин, и по тому, как он бережно нес ее, словно младенца, я догадалась, что это такая любовь, и что моя роль в этой тройке – это роль рабочей лошадки, смирной и с двумя ногами. И мне стало даже как-то спокойнее.
О прежней жизни мы не говорили, это словно считалось дурным тоном. Больше не вспоминали одноклассников, учителей, вообще людей. Вернее, вспоминали, но молча.
В свободное время, а его становилось все больше и больше, ведь в крестьянском хозяйстве есть мертвый сезон, – в свободное время я уходила гулять. Я шла по шпалам в сторону дизеля, пока не надоест. У меня было три приметы, отмечающие длительность маршрута. Поваленное дерево – это самый короткий, так, побыть одной. Сосна с раздвоенным стволом – это уже подальше, маршрут почти спортивный. И самый дальний – это когда мысли были длинными и не кончались – вел к небольшому оврагу, по дну которого бежал небольшой ржавый ручей.
Я думала, что мне жаль только человечество как таковое, и что на этой Войне я не потеряла никого, о ком хотелось бы кричать. Родители давно умерли. Мужики? Ну да, у меня их было в прежней жизни два – один собирался развестись с женой, но все откладывал, а вторым был мой сослуживец, веселый парень, с которым мы, обсудив какой-нибудь завиральный проект, потом «отдыхали» под музыку и хорошее вино. Ну да, этого было жаль, но рыдать не хотелось.
Подруг тоже было жаль, но они давно жили какой-то своей жизнью, выращивая детей, вывозя их к морю и устраивая в престижные