Ксюша кивнула и тут же снова зарылась в стопку отложенных изображений. Семидесятые требовали особой тщательности, потому что с ними параллели проводились самые ощутимые. Когда Кирилл вернулся и поставил поднос с чашками на стол, она протянула ему одну из фотографий.
– Да, я на нее тоже смотрел. Но этот цвет, – он вдруг задрал руки вверх и заверещал: – Вы насилуете мою эстетику! В природе не может быть настолько омерзительно голубого! Из моих глаз фонтанами хлещет кровь, и все равно я продолжаю видеть эту голубую мерзость!
Она, безошибочно узнав главного дизайнера «Нефертити», не выдержала и бесшумно рассмеялась.
***
Начало положено. Ксюшу он обложил по всем фронтам, теперь никуда не денется. Сбил с толку, чтобы она запуталась в собственном восприятии, в отношении к нему. Можно начинать действовать. Она, конечно, оттолкнет, может быть, даже ударит. А Кирилл извинится, он будет жалеть так, что она поверит – это был порыв, который больше никогда не повторится. Если эту девчонку кто-то и заставит отвлечься от ее «стройненького и черненького», то это будет точно не прожженный мачо. Это должен быть импульсивный балбес. Она оттолкнет или ударит, она разозлится, но такого простит и согласится забыть об этом инциденте.
Но процесс будет запущен. Ее мысли так или иначе будут вращаться вокруг этой точки, настраивая на нужный лад. А потом, Кирилл Семенович, приходи и бери тепленькой.
Он словно изумился ее смеху, подошел быстро, схватил за плечи и поцеловал. Ненастойчиво, без ненужных страстей, едва коснулся губами и тут же отстранился – она должна запомнить это как порыв. Ксюша предсказуемо побелела, ее лицо исказилось гримасой непонимания и даже отвращения. Он настолько выбил почву из-под ее ног, что она даже забыла о компьютере, где могла бы словами, а не кулаками высказать свою точку зрения.
Кирилл не думал, что перегнул – все пока шло по его плану.
– Извини… черт… извини! Ксюш… я…
Она замычала – неприятно, страшно. Будто пыталась сказать ему что-то, крикнуть, но, конечно, не могла. Ее глаза наполнились слезами, но она продолжала мычать – громче, страшнее. А потом задышала часто-часто.
– Эй! – Кирилл испугался. А уж когда она начала заваливаться на ослабевших ногах, позеленел хуже нее самой, подхватил, закричал: – Эй, Ксюш, ты чего?
Свой психологический портрет он тоже давно составил – и знал, что по всем объективным характеристикам был сволочью. Но никогда сволочью до такой степени, чтобы кого-то убивать.
– Ксюша! Ксюш! – он тряс ее, заглядывая в закатывающиеся глаза. Сам опустился на пол, чтобы удобнее было держать. – Ксюш, смотри на меня! Скорую вызвать? Посмотри на меня, только не отключайся!
Теперь