«Скорее уж зима что ли», – неожиданно для самого себя сделал вывод Никифор, глядя на весь этот осенне-военный пейзаж. А еще буквально несколько дней назад, он считал иначе. Лежа на старой, повидавшей много искалеченных и перемолотых войной людских судеб, и от того, вероятно, сгорбившейся и провалившейся скрипучей кровати военного госпиталя, он мечтал только о лете. Только с ним у него были связаны все воспоминания о прошлом, и только с ним он связывал все надежды на будущее.
Ластинин уже вторые сутки ехал в пропахшем потом и махоркой вагоне. Весь вагон был заполнен такими же, как он солдатами, комиссованными после ранений и возвращающимися домой из военных госпиталей. Ему повезло с местом, и лежа на верхней полке, он внимательно рассматривал всё, что появлялось за окном вагона. Смотреть было не совсем удобно, вероятно, того, кто придумал такие вагоны, мало интересовало, что вторая полка находилась почти на уровне верха окна. И чтобы с нее можно было хоть что-то разглядеть через него, приходилось свешивать голову с полки. Но Никифор об этом не думал. Мысль о том, что через несколько дней он снова будет дома, отгоняла на второй план весь вагонный негатив. И сейчас ему уже не казалось, что жизнь закончилась, как тогда, когда после очередной атаки, он оказался в лазарете с искореженной осколками рукой и сильной контузией.
Он неожиданно для себя прикрыл один глаз, и на месте обугленного остова печи, оставшегося от пристанционной будки, образовалась пустота. Взгляду его стала видна лишь не тронутая войной кучка небольших сосен. «Мир», – улыбнулся он представшей картине. Потом прикрыл другой глаз, и вместо удивительных зеленых сосенок, перед ним вновь появилась изуродованная пожаром железнодорожная будка. «Война», – уныло заключил Никифор. Ему понравилась эта, случайно возникшая игра, и он попеременно открывал и закрывал глаза. Картинки получались на редкость противоречивые. Кусочек белоснежной поляны исчезал, а на его месте зияла черная, с пугающей чернотой воронка от разорвавшегося снаряда. Добротный с белыми ставнями деревенский дом растворялся вместе с одинокой с облетевшими листьями березой. Вместо этой удивительно знакомой его сердцу картины, появлялись огромные мотки колючей проволоки, сваленные в кучу вместе с деревянными столбами и табличками с надписями на немецком языке.
Никифор захотел снова увидеть дом похожий на родительский пятистенок и быстро-быстро заморгал глазами, поочередно закрывая и открывая их. Но дом вместе с мелькающими телеграфными столбами исчез.
– Ты чего там? Болит что ли чего? – услышал он голос с полки напротив. – Весь уморгался чего-то.
– Да не. Это я так. Само как-то получается, – оторвался от своих видений Никифор.
И несколько смущенно, будто попутчик знал об его