– А теленок остался, – продолжал Константин, – то ль не разглядели его, то ль второпях забыли. Я ему в зиму две копны сена оставил на прокорм. Сначала вплотную подпускал, теперь подрос – дичится. А от сена не уходит.
Дослушав рассказ егеря, Павел Кузьмич засобирался. Константин своей историей напомнил ему о корове, надо было за ней присматривать, да и время позднее. Павел Кузьмич поблагодарил хозяев, поздравил всех еще раз с Новым годом и, несмотря на уговоры, ушел. За ним вскоре поднялись и остальные. Только Петр Вязов попытался было затеять новую песню. Но Татьяна нахлобучила на него шапку и подтолкнула к двери.
Кстинья, провожая гостей, звонко чмокала женщин в щеки и приговаривала:
– Не забывайте, гостечки дорогие, нас. Всегда рады, всегда найдется, чем встретить… Константин разносил мужчинам «на посошок», ходил по комнате со стопками в обеих руках и нечаянно расплескивал на пол наливку.
Уже на улице, обнимая Константина, лесник Живайкин укоризненно спросил:
– Вот я лесник, а вроде бы леса своего не знаю: ума не приложу – где ты лосенка спрятал?
– Э-э, нет, брат! Секрет! – скрытничал егерь. Но недолго. Вскоре с гордостью признался: – А в долу, у Пудова родника. Туда зимой ни одна душа не заходит!
Когда гости разошлись, Константин пошел с фонариком в сарай, где была сложена поленница, намереваясь найти и разрядить полено. Но никак не мог его отыскать: ворошил-ворошил дрова, набил себе шишку на лбу, плюнул и вернулся в дом.
– Достань мне спальный мешок, пойду дрова караулить.
– Что это вдруг озаботился? – удивилась Кстинья.
– Нельзя так людей пугать.
– Ишь, какой сердобольный…
Егерь взял ружье, спальный мешок и вышел. В сарае он забрался на подловку, где было сено, и прилег…
* * *
Иван Тугушев проснулся рано, часов в семь. И сразу обуяла его радость, еле сдерживаемое ликование: вспомнился вчерашний вечер, ночь… Рядом, уткнувши голову между подушками, посапывала Катя. Все было призрачно в маленьком Катином доме: едва угадывалось зашторенное окно, смутно белела колонна голландки.
Уж очень просто все получилось, так просто, что теперь Ивану и не верилось…
Вчера Катя стала вдруг безразлично-податливой, смирной. Потом то тихо плакала, то ласкала Ивана. Ивана же раздирал восторг, Иван смеялся, и Катя глядела на него испуганно.
– Я люблю тебя, – говорил Иван.
– И я, – одними губами отвечала Катя.
– Теперь ты моя жена, правда? – шептал он и пугался своего голоса, непривычных слов. – Завтра же попрошу у Павла Кузьмича лошадей. В сельсовет на тройке поедем, пусть будет, как в старину, – весело, с колокольчиком! Поедешь на лошадях? Коренным пустим бригадирского Ворона, а пристяжными двух белых, молодых. Ух!..
Неужто несколько часов назад все это было? Не верилось. Ивану не терпелось