– И что, помогает? – не без усмешки спросил я. Затем, пожалев о сказанном, добавил. – Извини.
– Забей. Мне не привыкать.
Я виновато посмотрел на девушку. Её выражение лица не изменилось. На самом деле, я довольно скептически отношусь к такой профессии, как психолог. Как по мне, люди, которые обращаются за психологической помощью, просто зря тратят время. Мне не понять удовольствия изливать свою душу постороннему человеку. Я привык держать всё в себе.
– Ты, наверное, считаешь, что к психологам ходят только избалованные подростки? – Карина посмотрела на меня и немного сжала чашку. Я потупил взгляд.
– Да нет… глупость сморозил, не обращай внимания.
В комнате снова стало тихо. Девушка сидела и смотрела на стакан, который она держала на руках. В глаза бросалась не только её внешность, но и манера сидеть. Идеально ровная спина, ноги аккуратно сведены вместе, голова была слегка опущена, но шея оставалась прямой. Несмотря на эту позу, которая казалась весьма неудобной, она сидела так легко и спокойно, будто совсем не была напряжена. Не знаю, сколько мы просидели, но сидели мы в тишине. Я не знал, о чём говорить, потому что я практически ни с кем не общался. В кафе Анастасия Борисовна сама заводила разговор, а я лишь поддерживал беседу.
– Ты художник? – вдруг спросила девушка. Я удивлённо посмотрел на неё. Как она догадалась?
Но затем я вспомнил, что в тот момент, когда мы встретились, в моих руках было полотно.
– Это было бы громко сказано. Окончил художку.
Выражение лица Карины резко поменялось. Её глаза заблестели, и она немного наклонилась ко мне.
– Здорово! Покажешь свои картины?
– Все мои картины остались в художественной школе, – без особого энтузиазма ответил я.
– Почему? – спросила девушка, убрав чашку и опустив голову на свои ладони. – Разве тебе не хотелось их забрать?
Не хотелось. Окончив школу, я не знал, что делать дальше. Я сделал это, я научился рисовать. Но я не стал художником. У меня были все шансы продолжить заниматься этим профессионально. Но что-то отталкивало. Скорее всего, я испугался. Но чего?
Мне всегда нравилось рисовать. В детстве я не придавал этому большое значение, потому что рисование – не то хобби, которым должен увлекаться мальчишка. Но, занимаясь профессионально, я понял, что это что-то большее, чем мимолетное увлечение. Я стал получать от этого удовольствие. Настоящее. В этот момент, когда белая бумага превращается в картину, во что-то живое, в настоящую историю, я становился кем-то другим. Я не знаю, можно ли назвать это счастьем. Я давно забыл, что такое счастье. Но эти чувства, они стали пугать меня. Меня стало пугать то, что я могу испытывать радость. Это просто недопустимо для меня. Я начал рисовать только для того, чтобы осуществить мечту моей сестры. Но это не моя мечта. Я не должен был испытывать никакого удовлетворения. Я просто должен был рисовать, рисовать для неё, когда не хочется, когда устал, когда надоело.