–Наверное, ее в буйное отделение свезли, – предполагает Ирка.
–Туда ей и дорога, – соглашается Верка.
–Не знаю, что с ней стало, – качает головой Маша, – только нам стало еще хуже. Семен злой как собака, чувства как корова языком слизала. В доме все ломается, рвется, бьется. Мы ругаемся, мать говорит, что нас сглазили. Я жгу церковные свечи, лью святую воду, не помогает. По ночам спать не могу, задыхаюсь, будто кто-то душит. А если и засну, кошмары снятся.
–Точно сглазили, – авторитетно заявляет Ирка.
–Короче, через неделю такой жизни я поняла, что хочу в дурдом.
–И пошла сама?
–Сама.
–Помогло?
–Еще как! Сплю как младенец, ем с удовольствием, даже поправляюсь.
–А мне тоже странные сны снятся, – решаюсь признаться я, – из прошлого, будто бы из прошлой жизни.
–Расскажи!
–Да, рассказывать –то нечего, одни обрывки.
–А я вот думаю из таких снов роман написать, – заявляет Маша. – мне с детства снится одна история.
–Рассказывай, рассказывай, – требуем мы хором.
–Мне гораздо проще прочитать. Уж слишком много времени убила на то, чтобы собрать из обрывков целую историю. У меня получился настоящий рассказ, как из книжки. Сама не ожидала.
–Так он у тебя с собой?
–Да, заканчивала писать уже здесь, – разволновалась Маша, -Ну, так читать?
–Читай, читай скорее!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ.
МАШИНА ИСТОРИЯ,
ИЛИ
ЦЫГАНСКОЕ СЧАСТЬЕ.
Весна 1242 года. Северная Русь.
Далеко забрел цыганский табор от родных южных степей. Тесны стали бескрайние степи, не разминуться с дикими племенами, что несутся как пожар – от края до края, стрелами застилая небо, криком пугая птиц.. Их кони – ветер, их сабли – кривые молнии. Не понять их черной злости мирным цыганам.
Скрываясь от стремительных татарских отрядов, катили кибитки по лесным дорогам. Стеной поднимались деревья – великаны, страшно было молоденькой цыганочке. Ей едва исполнилось шестнадцать, мир был юн и свеж для нее. Её черные волосы завивались в тугие колечки, отливали синевой, закрывали шалью хрупкие плечи. Она куталась в огромный тулуп и все равно мерзла, закрыла свое смуглое личико большим воротом, только темные глаза сверкали из-под длинных ресниц .
Дед задремал, выпустил поводья, усталые кони медленно брели за первой кибиткой по раскисшей дороге.
Весна не спешила, снег таял медленно, сугробы едва осели, набухли влагой. Среди темных как ночь елей голые березы торчали как белые обглоданные зимой корешки .
Зарема потянула деда за рукав :
– Скоро мы приедем? Я устала и замерзла, есть хочу!
– Ефим говорил, ещё до заката покажется городишко, – неохотно пробурчал он себе в седую кудрявую бороду.
– А нас там примут? – не отставала