Как ни странно, но дорогие на вид золотые часики остались у нее на запястье. Возможно, в темноте грабитель их не заметил.
Гриноу просто дожидался появления сэра Бернарда. Пусть он и был уверен в своих способностях полицейского, но понимал, что знания Спилсбери (а также его четкие убедительные показания в зале суда) стоят лишних минут ожидания. Однако было здесь нечто такое, что заставляло затылок старшего следователя зудеть, а желудок сжиматься от воспоминаний. Этот труп напомнил ему еще один…
Жертвой одного из немногих за последние месяцы убийств стала привлекательная молодая женщина Мэйпл Черч: ее нашли задушенной и ограбленной в разрушенном здании на Хэмпстед-роуд.
А вот теперь и эту привлекательную женщину явно ограбили – и задушили.
Гриноу стоял у входа в убежище, расспрашивая вызвавших его рабочих, когда сэр Бернард подъехал на своем темно-зеленом седане «Армстронг-Сиддли»: как обычно, он вел машину сам. Если не считать автомобиля (а они сейчас могли считаться редкостью), появление патологоанатома было типичным и незаметным.
Этого человека, которого многие считали первым врачебным следователем современности, не сопровождала толпа помощников. В последнее время его высокая фигура немного согнулась: спортивная подтянутость уступила место старческой полноте, и, однако, Спилсбери – без плаща, в хорошо сшитом темном костюме с гвоздикой – кроваво-красным пятном на мрачном фоне – оставался удивительно красивым мужчиной.
Хотя волосы сэра Бернарда уже поседели и он повсюду являлся в очках в тонкой металлической оправе, четкие черты его лица сделали бы честь любому известному актеру. Это впечатление лишь усиливали печальные серые глаза, взиравшие на все словно бы нехотя, и узкие губы, которые, чуть шевельнувшись, передавали скорбь, отвращение, укор или даже иронию.
Появление Спилсбери в сфере судебной медицины было связано с делом Криппена[1], одним из самых громких в этом столетии, и в последующие годы у Спилсбери не было падений и взлетов: он, как остроумно отметил кто-то, «неуклонно поднимался к высотам папской непогрешимости».
Тем не менее сэра Бернарда, как и многих британцев, война не пощадила: его сын Питер, хирург, погиб в 1940 году в разгар лондонских бомбежек. До Гриноу доходили слухи, что именно в этот день сэр Бернард начал сдавать.
Его деятельность по-прежнему была безупречна. Спилсбери и раньше работал один, сосредоточенно-вежливый, однако после гибели сына его немалое обаяние и суховатый юмор словно испарились. Тень печали из глаз переползла на остальные черты лица.
– Доктор, – поздоровался Гриноу.
Он знал, что обращение «сэр Бернард» сейчас употреблять не следует: патологоанатом считал его неуместным на месте преступления.
– Инспектор, – откликнулся Спилсбери.
Он