До этого я не слышала, чтобы она заикалась, и я вопросительно взглянула на Мейси.
– У Бекки бывают трудности с речью, когда она взволнована или расстроена, – спокойно пояснила она.
И посмотрела на меня с осуждением, как будто я виновата в той нервной обстановке за столом, которую почувствовала ее дочь.
– Я бы с удовольствием, Бекки. Но мне надо срочно сделать одно дело и вернуться в Новый Орлеан как можно скорее. Но я обещаю, что повидаюсь с тобой перед отъездом.
Бекки выглядела такой разочарованной, что я поцеловала ее в лобик и немедленно пожалела об этом – вспомнила, когда я видела ее последний раз и так же прижимала губы к ее нежной коже. Я резко отвернулась и поспешила к двери.
Дедушка вышел за нами на крыльцо попрощаться. Мерцание газовых фонарей на улице бросало дрожащие тени на его лицо.
– Мне жаль, что мы не смогли найти то, что тебе было нужно. Но я рад, что ты приехала.
Он говорил очень тихо, и на миг мне показалось, что я слышу в его голосе что-то похожее на отчаяние.
Я коснулась его руки.
– Я тоже. По крайней мере, пробуду здесь еще один день. Хочу заново везде поискать, просто чтобы убедиться, что вы с Мейси ничего не пропустили, а еще посмотрю, не найдется ли другая посуда с таким же рисунком. Трудно поверить, что у нас была только одна такая суповая чашка.
– Суповая чашка с пчелами. Я уверен, что никогда ее раньше не видел, – сказал дедушка, с шершавым звуком поглаживая небритый подбородок.
Он повернулся к Джеймсу:
– Где ваша бабушка нашла этот фарфор?
– Мы знаем только то, что он достался ей от матери. Сервиз стоял у бабушки в посудном шкафу с тех пор, как я себя помню.
– Я нашла чашку в гардеробной Берди, но Мейси утверждает, что ее там больше нет. Даже представить не могу, как она там вообще оказалась. Берди почему-то хотела, чтобы я сохранила находку в тайне. Думаю, теперь бессмысленно ее об этом спрашивать.
Мне показалось, что дедушкины глаза странно блеснули, впрочем, то мог быть просто отсвет фонаря.
Он улыбнулся.
– Наша Берди… всегда такая драматичная. Могу поспорить, это был реквизит, прихваченный на память после одного из ее спектаклей.
Дедушка отступил в тень, и его лицо вновь стало спокойным.
– Возможно, – согласилась я. – Приеду завтра попозже, когда Мейси будет на работе. Часам к десяти.
Он обнял меня удивительно крепко, прижав щекой к старой фланелевой рубашке, и впервые с момента возвращения я задумалась, когда же в последний раз у меня был тесный человеческий контакт. Теплое объятие. Поцелуй. Это напомнило мне, что я оставила в прошлом не только плохое, но и много хорошего.
– Я всегда знал, что ты вернешься, Джорджия.
– Как пчела, – пробормотала я в его рубашку. – Как бы далеко она ни улетала, всегда находит обратный путь в свой улей.
Дедушка прижал меня к себе