Изображать равнодушие, выдавая его за горе, Глеб не умел. Поэтому все поминки сидел молча, изредка откликаясь на хмельные вопросы бесчисленного количества дядьев как с отцовской стороны, так и со стороны матери.
Чтобы равнодушие было похоже на горе, Глеб в десятый уже раз пытался представить последние часы и минуты отца.
За час до своей смерти отец преспокойно пил водку с владельцем лодки и пьяницей-армянином Акопом – как выяснится позже, отцовским Хароном. За полчаса – собирал весла и вставлял уключины, вглядываясь в ненастное море.
За несколько минут – разматывал снасти.
Как местных жителей занесло в такое море в таком состоянии, знает только водка. Потому что любой рыбак, только лишь поглядев на погоду, отказался бы от рыбачьей затеи.
Армянин утверждал, что случайно перевернул лодку отец. Естественно, что Акоп будет валить все на покойного. С него-то, покойника, какой спрос?
Акопа спасли люди, возвращавшиеся на яхте с прогулки. Отца вынесло на берег спустя сутки. Тело уже поджидали родственники.
Что чувствовал отец, оказавшись в воде? Оторопел и захлебнулся или боролся до последнего? Сумел ли осознать надвигающуюся смерть, или море смилостивилось, лишив отца чувств раньше, чем жизни?
Так размышлял Глеб, глядя на поднимающих полные рюмки дядьев, которых отцовская смерть ничему не научила.
В какой-то момент Глеб почувствовал отвращение к каждому поодиночке. Они – как отцовские, так и материнские родственники – были примерно одинаковыми. Умеренные пьяницы, работяги с той или иной квалификацией, хозяева с тем или иным уровнем домовитости… Багровые от ветра и водки лица. Прокуренные усы. Они родились здесь, на берегу моря, и умрут они точно здесь. На том же берегу моря. То, что они не поцарапают земной коры, – это полдела! А вот то, что они даже не мыслят этого попробовать… И их счастье находится где-то между первой и восьмой рюмками, после восьмой ложкой дегтя примешивается тоска… И Глеба интересовало, о чем могут тосковать эти люди!
Жалел Глеб только мать! И, как оказалось, зря. В первую ночь после его приезда они с матерью долго просидели за столом. Выпивали. Глеб заметил, что мать приобрела какие-то навыки в этом деле. Промолчал. Говорила мать вот что:
– Я устала, Глеб! Я его последнее время даже своим присутствием раздражала! Придет домой, глазами туда-сюда – меня нет! Он давай Ромку гонять по пьяному делу! То ему не то, это не это… Деньги-то на выпивку он где брал, если он месяц уже не работал? Сперва свои были, а потом свои-то кончились! Ты не беспокойся, Глеб, мы-то с Ромкой проживем. Так, кое-что еще продать можно, и тебе присылать буду. Только учись ты…
Красивая раньше, к сорока годам мать заполучила порцию седины в шикарные, когда-то черные волосы.
Глеб сидел, набычившись, низко опустив голову. Смотреть матери в лицо ему почему-то было стыдно. Он пока не мог сказать: «Не надо мне присылать деньги. Я сам!»
Если