(но, к счастью, твердь небес – большая)!
И бублик лунного желточка
нас напоследок утешает.
А купол звёздный был прекрасен,
как может быть прекрасен лик любимой
(сравненье, кажется, пристрастно,
но до утра – неистребимо)!
С рассветом, глядя в небеса,
я тот, кто верит в чудеса:
под сердцем огненный лоскут, который –
имущество небесного простора…
Как ноту в партитуре голосов –
прозрачную, цветную и летучую, –
примите наше искреннее «со!»
для «чувствия», «размерности» и «звучия».
Стихов сегодняшних писанье –
везений завтрашних вязанье,
где можно пасмурную нить,
на нить цветную заменить.
Так безусловно узнаю
из многих посторонних тем
единственную и свою
я только, может быть, затем,
чтоб (замирая сердцем, кстати!)
дерзать, сколь любопытства хватит –
но не спешить о результате.
Организуя сквозняки,
я в воздух отпускал стихи
о том, что это благодать –
так громко и всерьёз вздыхать.
Ступивши в будущего свет
к фигурам, знакам, сочетаньям
того, что именуют «знаньем»,
нашедши прошлого теченье
во всём его тройном значеньи,
в поступках чист, душою светел…
– Как складывать стихи? –
спросил поэт.
– Как сложены созвездья, –
Бог ответил.
Жить,
и, «часов не наблюдая»,
следить,
как тёмная вода,
невесть откуда прибывая,
скользит неведомо куда
меж тесных берегов реки.
И, словно бы творя молитвы,
а может быть, как смешивая краски, –
читать стихи.
И снова, как стекляшки
цветастые, сбирая на витраж,
читать стихи.
И да не оскудеет
Рука,
что
серебром
и
медью
речи
нас
оделяет.
Воистину –
хмелит весна!
Хлебнув апреля, как вина,
поэт разгуливает странником –
летучим, вдохновенным…
пьяненьким.
Воистину –
растить стихи, какое благо!
Простись с невинностью, бумага,
терпи, знакомясь с «винностью» словесной,
нехитрой, но –
вполне небесной.
Любимая, здравствуй!
Биенье сердца и круженье головы,
волненья-тре,