о военнопленных не подписывала, потому что по российским законам сдача военнослужащего при оружии, способного защищаться, считалась военным преступлением. Наказание за него – тюрьма или даже высшая мера наказания – расстрел. Суровость этого закона, как в прошлые века, так и сейчас определялась наличием у России множества жестоких врагов и постоянной угрозой ее порабощения. Одним из примеров жестокости советского правительства и самого Сталина обычно признается то, что после войны многие вернувшиеся из плена солдаты и командиры оказались в лагерях, что, конечно, рассматривается как беззаконие. Однако отношении каждого из них лично было проведено расследование с выяснением условий пленения – сам ли ты сдался, будучи способным защищаться, или тебя сдал старший военачальник, который в этом случае вообще по закону подлежит расстрелу. Война для нас не игра в бирюльки. И, вступая в ряды Красной Армии, боец принимал присягу и клялся защищать Родину не щадя своей крови и самой жизни. Если же он по трусости, наущению посторонних лиц или собственному злонамерению бросил оружие и сдался в плен, то ему вполне законно грозит наказание, а не соболезнование и посылочки с печеньем. Не подписав Женевской конвенции, Россия-СССР ее положения, однако, строго соблюдала, хотя в некоторых случаях и верховное командование, и отдельные командиры, исходя из поведения вражеских солдат, пленных не брали. Так было под Москвой, когда Сталин, узнав о казни Зои Космодемьянской, приказал солдат и офицеров полка, совершивших расправу, в плен не брать. Борис Полевой описывает по рассказу молодого кавалериста эпизод боев за Молдавию в 1944 году. Ограбленный румынскими оккупантами молдавский народ встречал нашу армию восторженно, а румынам это, естественно, не нравилось. «Когда наш полк Днестр форсировал, – рассказывает кавалерист, – они ведь что сделали? Еще бой идет, а он нас с высотки из артиллерии шпарит, а у нас артиллерия еще на переправе, откликнуться нечем.… А бессарабцы к нам навстречу идут к берегу – бабы, ребятишки, старики, а впереди поп с ихними божьими знаменами. На высотке видят, что это мирные, но им досадно, что нас так встречают, вот и жахнули по ним картечью. Что было… Наш эскадронный не стерпел, кровь у него загорелась, шашку вырвал, на стремена встал. «Эскадрон, к бою! За убитых, – кричит, – за баб, ребят малых!» По лощине обошли их с тыла. Хотя они руки подняли, но мы их всех изрубили в капусту…» (там же).
Военные сражения для военной знати были лишь большими рыцарскими турнирами, а сами сражения – грандиозными спектаклями, разыгранными по давно установленным сценариям, имеющим святость ритуалов. Расписано было, когда кричать ура, когда и каким образом сдаваться, какие слова при этом произносить, какие знаки покорности представить победителю. Дни боев считались праздничными, и по их случаю одевались в самые великолепные костюмы. Даже в эту невиданную по своей жестокости войну отцы некоторых, особенно провинциальных городов дискутировали по вопросу о форме сдачи города: сколько гудков сирены дать,
