– Что же, – сказал смотритель. – Если все так и было, – напирая на эти слова, проговорил он, – тебе следует сегодня же составить доклад на имя Наместника, и в нем описать и свою охоту на одного новорожденного, – а она запрещена, если ты помнишь, – и поражение от другого новорожденного, и утрату стрелы. Ну и, конечно, сегодняшнее безобразное нападение на молодого кадета. Думаю, что твой доклад заинтересует его своей необычностью и яркими деталями. Не так ли?
Макс молчал, так сильно сжав зубы, что они явственно похрустывали у него во рту.
– Ну? – повторил Павлик.
– Я ошибся, сударь, ничего этого не было, – глухо произнес летун. – Я действительно потерял стрелу, но приложу все силы для ее отыскания. Я примерно знаю, в каком районе ее обронил.
Несколько секунд было так тихо, что Берг слышал только шум своего дыхания сквозь разбитый нос.
– Ну вот и славно, – легко согласился Павлик. – Искать будешь в свободное от занятий время, разумеется. Осталось только спросить нашего нового товарища, что он думает об услышанном. Вдруг все здесь рассказанное – правда. А?
Он тепло взирал на Берга, но тот почему-то знал, что при малейшем колебании или неуверенности в поведении ему придется очень туго. Может быть, его и не запрячут тут же в подвал, чтобы расчленить на части, но под ежеминутный контроль он точно попадет. Какая уж тогда будет речь о сердце Мари? Самому бы выжить! Сейчас ему казалось, что это некий высший разум вел его твердую руку, когда он пропихивал злосчастную стрелу в щель колонны. И зачем только Авраам всучил ему этот проклятый инструмент?
– Я ничего не понял, – “признался” Ален. – Я вышел из приемного покоя, и ноги привели меня к воротам Обители. Никаких летунов я не видел.
– Вот и все, – заключил Павлик, спрыгивая со стола и демонстративно похлопывая Алена по запястью; чтобы коснуться его плеча, смотрителю пришлось бы воздевать руку. – Инцидент исчерпан. Стоило ли давать волю языку и рукам, Макс, если ты не был уверен в своих ощущениях?
Летун открыл было рот – слова, очевидно, так и рвались из него – но не решился что-либо сказать. Павлик некоторое время выжидательно и насмешливо смотрел на него, созерцая метаморфозы кадета от озлобленного через растерянное к смиренному состоянию.
– Молодец, – похвалил его маленький смотритель, дождавшись устойчиво-нейтрального выражения Максовой физиономии. – Этот урок пошел тебе на пользу. Можешь идти к себе в комнату.
Он пропустил перед собой обескураженного летуна, и все трое покинули пыльную подсобку, заставив обгорелую Наташу отскочить к своему месту. Она и не скрывала разочарования – очевидно, как следует подслушать разговор ей не удалось.
Макс быстро скрылся в конце коридора. Крылья раздраженно хлопали ему по икрам.
– Выдай новому постояльцу часы, – приказал Павлик.
– Целых-то уже и не осталось, – проворчала Наташа. Открыв верхний ящик, она пошевелила россыпь разномастных хронометров, круглых и квадратных,