– Наложница сия – чудинка. Так Чудинкой и кличут. Живёт в Городище, под Новгородом. Бывает иногда у ней князь Святополк. Раньше, люди сказывают, беспутной девкой была, но недолго, молодая совсем.
– Видел её? Какова из себя?
– Ну, видел. Простая.
– Так. Полно. Ступай. И язык за зубами держи, ни единой душе ни слова.
– Обижаешь, княгиня.
Гертруда решительным жестом велела Фёдору выйти.
Рано утром пришла она в покои к сыну.
Святополк, лениво потягиваясь и вздыхая, нехотя сел на постели и вопросительно уставился на вошедшую мать.
– Стало быть, наложницу завёл, чудинку?! В Городище её держишь?! Стыд, позор, Святополче! – набросилась на него Гертруда.
– Да полно тебе меня стыдить! – Святополк отмахивался от неё, как от надоедливой мухи. – Вон отец чуть ли не гарем держал в Берестове, помнишь ведь. Прадед же мой, князь Владимир Креститель, семь жён имел, а окромя того, восемьсот наложниц.
– То до Крещенья егового было, – возразила Гертруда.
– А после, думаешь, только с одной женой он жил? Отчего тогда дети у его наложниц продолжали рождаться. В их числе дед наш Ярослав, Мудрым наречённый. Впрочем, нечего нам прадеда моего судить. На себя лучше поглядела бы, мать. Вовсе ты не ангел. В Новом городе до сей поры помнят, как один боярчонок из-за тебя на поединке саксонца из твоей свиты зарубил. Хоть и три десятка лет с той поры, почитай, прошло. Оба они полюбовниками твоими были! Али не так? А с Ростиславом, думаешь, неведомо мне, что ты переспала. Помню, как ревела навзрыд, когда его в Тмутаракани отравили. От отца хоронилась, а от меня ведь нет. Поэтому помолчала бы ты лучше и о Чудинке не поминала впредь. Ну, была, есть. У меня хотя бы она одна, не то что у вас с отцом!
– Отца память не порочь! – вознегодовала Гертруда. – И меня, мать свою, как смеешь поносить?!
– Хватит тебе кричать. Успокойся. Что было, то было. – Святополк поднялся с постели и едва не силой усадил мать на скамью.
– Лута ведает? – спросила Гертруда.
– Ведает, – усмехнулся Святополк.
– Ревнует?
– Она умнее. Всё понимает.
Гертруда досадливо прикусила губу. Так хотелось уколоть эту противную дочь Спитигнева.
– Холопку свою, Харитину, ей отдаю. Не надобна мне сия полоротая. И шута забери себе. Чай, на пиру когда развеселит, – объявила Гертруда.
– Да я пиров не любитель. Ола иногда выпью, а меды вовсе не жалую. Жженье огненное после них бывает. А шута… Что ж, оставь. Может, когда пригодится.
Большой серый кот, ласково урча, потёрся Святополку о ноги, прыгнул на постель и развалился в пуховиках. Князь ласково погладил его по голове.
– Ну и порядки у тебя. Коты по теремам ходят, на кроватях возлежат, яко бояре, – недовольно фыркнула Гертруда.
– Зато в амбарах у меня что в Изборске, что в Новгороде ни единой мыши нет. Всех извёл. Да они, мыши, и не дураки, верно. Чуют