– Огня! – крикнул Михал. Пушки и мушкеты защитников заговорили. Варшицкий с группой всадников вышел из ворот крепости, чтобы прикрыть Кмитича, который в эту минуту должен был бежать из неприятельского лагеря. Все сработали на отлично. Кмитичу не пришлось стучаться в двери – польские всадники подобрали его раньше. Михал радостно бросился навстречу другу, едва люди Варшицкого ввалились шумной толпой в двери, поддерживая Кмитича, всего в снегу, мокрого, но со счастливой улыбкой.
– Постой, – Кмитич выставил вперед руку, не давая Михалу обнять себя. – Лучше не трогай меня! Кажется, я сломал ребра и руку… – и тут же улыбнулся: – Витам вшистких! (Всех приветствую! – польск.)
Кмитич рассказал, что его вновь швырнуло ударной волной, причем сильнее, чем в прошлый раз. Полковника спасло лишь то, что за несколько последних дней намело сугробы, и снег смягчил удар о землю. – Если бы не снег, я сломал бы все кости, – улыбался Оршанский князь.
В монастыре все ликовали. Вот теперь пришло настоящее Рождество! Кордецкий велел принести из погреба бочонок красного вина, и все на славу повеселились. Кмитича осмотрели лекари – он в самом деле сломал два ребра и сильно растянул руку – Кмитич висел на одной руке на стволе пушки, пока закладывал туда носок с порохом. Полковнику-герою прописали несколько дней строгого постельного режима. Но выпить бодрящего вина ему, тем не менее, разрешили. Даже настаивали на этом.
Мюллер, Калинский и Вжещевич так ни о чем и не догадались. Генерал Мюллер посчитал, что пушка взорвалась по тем самым причинам, о которых ранее упорно твердил Кмитич. Исчезновение литвинского полковника, как и исчезновение всех его людей, генерал списал на боязнь ответственности за неисполнение своих профессиональных обязанностей.
– Чертовы славяне, – ворчал Мюллер.
Он созвал срочное совещание.
– Что делать будем? – спрашивал генерал, угрюмо осматривая своих подчиненных. – Без тяжелых пушек мы до Нового года крепость точно не возьмем. Похоже, что мы застряли здесь надолго.
– Давайте снимать осаду, герр генерал, – предлагал полковник Вжещевич, задумчиво погажиая свою аккуратную бородку, – нам тут не везет. Вероятно, Матерь Божья не желает нам помогать, а помогает явно им.
Мюллер согласился.
25-го числа в лагере немцев шли молебны и празднование Рождества, а утром 26-го Вжещевич с двумя офицерами под белым флагом подъехал к стенам монастыря. К нему вышел Кордецкий, выказывая на лице саму любезность.
– Хорошо, господин аббат, – с насупленным видом говорил Вжещевич. – Мы снимем осаду, но требуем за это выкуп в размере 60 000 талеров.
– Пан полковник! – Кордецкий всплеснул руками с видом крайнего огорчения. – Вы всегда были словно наш ангел-хранитель! Спасибо