Даша, как всегда в подобных случаях, почувствовала, что кровь приливает к вискам и начинают подрагивать губы. Хотела промолчать, но не выдержала, повернулась:
– Вы могли бы то же самое сказать, но без ора и без нецензурщины?
– А как с вами еще?! Никто, б…, работать не умеет! Никто в стране вообще!
Он был приземист, обширен и в плечах, и в животе, очень короткая седая стрижка с гладкой проплешиной в центре, хорошо видной Даше сверху, глаза-щелочки, щеки дрожат, голос тонкий, сварливый и капризный, и все же она его узнала.
– Вася? Чернышевский?
– А в чем дело?
– Не узнал?
Он вгляделся.
– Извиняюсь…
– Даша. Помните…. Помнишь – совхоз «Луч Ильича», сорок с лишним лет назад, девушки из худучилища? Помнишь?
Он вспомнил. И тут же изменился, широко заулыбался, развел руками:
– Да, вот так вот оно… Я, конечно, это самое… Увлекся… Но устал, если честно, сколько строят, столько и ругаюсь со всеми… Ну, как вы, как жизнь?
– Лучше всех, ты же видишь.
Даша стояла на широком подоконнике в грязном синем халате, голова в косынке, на ногах резиновые сапоги – самая удобная обувь для подобной работы, в руках губка и щетка.
– Да, в самом деле, – хмыкнул Вася и подал ей руку, чтобы помочь спуститься.
Но, когда подавал, чуть замешкался. Всего на долю секунды – глянул на чистую, полную свою руку с массивным перстнем на пальце, на край рукава белой рубашки, выглядывавший из-под темно-синей, с отливом, дорогой материи пиджака. Даша это заметила и спрыгнула сама – вполне легко для своих лет. Она вообще чувствовала себя телом намного моложе, чем душой (у большинства обычно наоборот); когда пришлось пару лет назад поработать в кондитерской на продаже пирожных и всякой сладкой выпечки, отстаивала двенадцатичасовые смены без чрезвычайных усилий, в то время как ее двадцатилетние подружки ныли, стонали и после двух-трех месяцев увольнялись, говоря, что это каторга. Даша работала бы и дальше, но вернулся хозяин, бывший в долгой отлучке, узнал, сколько ей лет, и поспешил распрощаться.
– Значит, так? – неопределенно спросил Вася.
– Да, вот так. Странно, что ничего о тебе не слышала, а ты большой человек, если такой дом построил.
– Ну, есть и побольше меня. И я в особой сфере обретаюсь, там не очень-то светятся.
– Не бандит, надеюсь?
Вася засмеялся. Бог ты мой, подумала Даша, сколько лет прошло, а смех такой же – тонкий и с привизгами, подростковый.
– Нет, все легально, но… Не для широкой публики.
– Ладно, темни. Мне без разницы на самом деле.
– Действительно, человек не только работой определяется, а… – Вася запнулся, ища, чем еще определяется человек. И не нашел.
Помолчали. Вася явно не хотел ни о чем расспрашивать, опасаясь узнать о жизни этой женщины что-нибудь неприятное. Даша спросила сама:
– У тебя, как я поняла, ребенок маленький? Вторая семья?
– Вторая, да… – Вася словно