– У тебя есть дом?
Она передернула плечами.
– Если это можно назвать домом. Юный господин наподобие тебя побрезговал бы оставить в нем лошадь. Нищая халупа. Но для меня и такая годилась. Долгие годы томилась я в ней, влача жалкое существование. Голодное детство, беспросветная юность. Дети бросили меня, помощи ни от кого не дождешься, все надежды погребены и забыты.
– Но разве ты не хочешь вернуться домой? К родным, семье?
Она расхохоталась, словно никогда прежде не слышала столь остроумной шутки.
– Да лучше затанцевать себя до смерти, чем вернуться!
– А остальные? Они думают так же?
– Я почем знаю? – фыркнула она. – Да мне и дела до остальных нет. Я не спрашиваю, они не отвечают. Мы вообще не разговариваем, мы танцуем. С тебя тоже хватит болтовни на сегодня.
Она плотнее укуталась в изорванный плащ и заснула.
Лука выпрямился, посмотрел на Фрейзе. Тот пожал плечами. Они пересекли площадь и подошли к мужчине, который уговаривал свою дочь уйти с ним, пока танцоры спят. Он хватал ее за руки, он тащил ее вверх, она же, отчаянно сопротивляясь, упиралась каблуками в торчащие из мостовой камни. Отец ее, здоровенный детина, казался бессердечным чудищем, вознамерившимся с корнем выдрать хрупкий цветок.
– Я не пойду, – плакала девочка.
– Но твоя мать велела тебе ступать домой, да и братья тебя ждут.
– Я не могу остановиться! Ты сам видел. Я не могу не танцевать.
– Но сейчас же ты не танцуешь, – урезонил ее Фрейзе. – Почему бы тебе не встать и не отправиться потихоньку домой, пока никто не прыгает и не скачет, пока молчит скрипка? Твой папа здесь, он тебе поможет. Я помогу тебе. Выведу на дорогу. Мы будем крепко держать тебя и не дадим сбиться с пути.
– Мне пришлось остановиться. Я не могла более ступить и шагу. Я вынуждена была сесть посидеть. Но как только силы вернутся ко мне, я снова пущусь в пляс.
– Но разве тебе не хочется это прекратить? – не поверил ей Лука.
– Еще как хочется, сэр, – вмешался отец. – Клянусь, в глубине сердца она ничего другого и не желает. У нее не жизнь, а малина. Завидный жених – есть, работа, которой невпроворот, – есть. Да наша ферма без нее пропадет. А она вскакивает как-то утром и давай ногами дрыгать. Баклуши, значит, бьет, а дел – непочатый край. Коровы не доены, сыроварня не метена, яйца не собраны. К тому же бык охромел, и кому, как не ей, за плугом идти да боронить. А она знай себе ворон ловит. Весь день да полночи протанцевала, а затем вылезла в окошко и дала деру за этими плясунами.
– Она побежала за ними? Не они поманили ее? Она сама нашла их? Но почему?
Девчушка вскинула голову и уставилась на Луку безжизненным немигающим взглядом.
– Да потому, что я хочу танцевать, как богиня. И плевать, чем придется пожертвовать ради этого.
Отец девочки изменился в лице.
– Свихнулась, – подытожил он. – Всегда была дура-дурой, а теперь и вовсе свихнулась.
– Ты