– Что бы вы там ни говорили, дорогой аббат, – возражал ему г-н де Реналь, – а я не могу допустить, чтобы представители власти в Верьере получили такой щелчок от господина де Ла-Моля. Вы его не знаете: это он при дворе благомыслящий, а здесь, в провинции, это такой зубоскал и насмешник, – рад всякому случаю потешиться над людьми. Ведь он просто ради того, чтобы позабавиться, способен поставить нас в самое дурацкое положение перед всеми нашими либералами.
Наконец только в ночь с субботы на воскресенье, после трехдневных переговоров, гордость аббата Малона была сломлена трусостью господина мэра, который расхрабрился со страху. Пришлось написать медоточивое письмо аббату Шелану и просить его принять участие в торжественном поклонении мощам в Бре-ле-О, если, разумеется, его преклонный возраст и недуги позволят ему это. Г-н Шелан потребовал и получил пригласительное письмо для Жюльена, который должен был сопровождать его в качестве иподиакона.
С раннего утра в воскресенье тысячи крестьян с окрестных гор наводнили улицы Верьера. Солнце сияло вовсю. Наконец около трех часов пополудни толпа заволновалась: на высоком утесе в двух лье от Верьера вспыхнул большой костер. Этот сигнал обозначал, что король изволил вступить в пределы департамента. Тут же грянули все колокола, и заухала раз за разом старенькая испанская пушка, принадлежавшая городу, знаменуя всеобщее ликование по поводу такого великого события. Половина населения уже взобралась на крыши. Все женщины высыпали на балконы. Почетный караул двинулся вперед. Все восхищались блестящими мундирами; каждый узнавал кто друга, кто родственника. Кругом посмеивались над страхом г-на де Муаро, который то и дело испуганно хватался рукой за луку седла. Но вот чье-то замечание возбудило всеобщий интерес и заставило забыть все остальное: первый всадник в девятом ряду был очень красивый, стройный юноша, которого сначала никто не мог узнать. И вдруг со всех сторон послышались негодующие возгласы, на всех лицах изобразилось возмущение, изумление, – словом, поднялся переполох. В этом молодом человеке, гарцевавшем на одной из нормандских лошадей г-на Вально, люди узнали мальчишку Сореля, сына плотника. Все в один голос принялись возмущаться мэром, в особенности либералы. Как! Только из-за того, что этот мальчишка-мастеровой, вырядившийся аббатом, состоит гувернером при его детях, позволить себе наглость назначить его в почетный караул вместо господина такого-то или такого-то, богатых, почтенных фабрикантов!
– Так почему же эти господа не проучат хорошенько этого наглого мальчишку, это мужицкое отродье? – кричала супруга банкира.
– Этот мальчишка спуску не даст, у него, видите, сабля на боку, – возразил ей сосед. – Того и гляди, пырнет в лицо, с него станется.
Замечания людей, принадлежавших к светскому обществу, отличались несколько более