Слишком много привидений. Виталий Забирко

что? Я сюда не болеть пришёл, а выигрывать, и никакой иной результат меня не устраивал. Другое дело – настоящие болельщики. Центральная трибуна оказалась забитой до отказа, а на крайних было посвободнее. Но именно здесь, на дешёвых местах, находились самые азартные почитатели конного спорта. Какой гвалт поднялся, когда начался парад – представление участвующих в бегах лошадей и наездников! Если в тени под огромным козырьком центральной трибуны сидели респектабельные люди: владельцы лошадей, конюшен, спонсоры – и вели себя достаточно сдержано, то на крайних трибунах, на солнцепёке, расположились обыкновенные болельщики, ставившие на своих любимцев, в основном, гроши. Они-то и устроили настоящую овацию с приветственными криками и свистом. В отличие от меня не деньги их привлекали на ипподром, а красота лошадей и азарт скачек. Та самая красота, которую я не понимал.

      Белобрысый парень по соседству с жаром доказывал своему приятелю в тюбетейке – то ли узбеку, то ли туркмену, – что Милютин на Прибое придёт первым, и, как пить дать, «уделает» Сатарбекова на Искандере минимум на полкорпуса. И более лёгкая австралийская коляска Сатарбекову не поможет. Приятель возражал ему с чисто азиатской уклончивостью: мол, пока караван в пути, нечего барыши подсчитывать.

      – Да ты не юли! – кипятился белобрысый. – Скажи, что спорить боишься. Уделает на этот раз Милютин твоего Сатарбекова, кого хочешь, спроси! – Он обернулся ко мне: – Мужик, а ты как считаешь?

      – Вполне возможно, – обтекаемо сказал я.

      – Во, слышишь, что люди говорят?! – победно заключил белобрысый парень.

      – Слышать, не видеть, – хитро прищурил и без того узкие глаза его приятель. – Слово – серебро, молчание – золото, а факт – алмаз.

      Я хмыкнул. Не застыла в веках, оказывается, арабская мудрость. Развивается в ногу со временем.

      – Да что с тобой говорить, – махнул на друга рукой белобрысый и снова повернулся ко мне. – Пиво будешь?

      Он протянул надпитую бутылку.

      Солнце палило немилосердно, и я кивнул. Взял бутылку, вытер ладонью горлышко, отхлебнул. Пиво оказалось тёплым, местного разлива, но, на удивление, неплохим. Впрочем, в такую жару будешь пить что угодно, и любое пойло покажется изумительным.

      – Спасибо, – вернул я бутылку.

      Пиво скользнуло в желудок, и я ощутил, что он пустой – от утренней порции макарон с кетчупом и следа не осталось. Нестерпимо захотелось есть. Говорят, такое случается при сильном нервном напряжении. А нервы мне сегодня хорошо потрепали – Рыжая Харя в больнице, следователь Серебро, Шурик Куцейко со своей змеёй… Да и сейчас я был немного на взводе: дар предсказания как назло не проявлялся, и уверенности, что именно на ипподроме достану нужные деньги, не было. Нет ничего хуже неопределённости.

      – Чего там спасибо, – ухмыльнулся белобрысый. – Вот уделает Милютин Сатарбекова, нам Махмуд ящик пива поставит. А?

      Он с ехидцей уставился на приятеля, явно подначивая на пари.

      – Ящик – это ты загнул, – без акцента ответил Махмуд. Надо понимать, местный уроженец, и Среднюю Азию видел столь