Сильвио Фалетти, как и большинство его современников, не отличался доброю нравственностью; он прожигал свою жизнь в вечных удовольствиях; он никогда не заглядывал в лачуги, где бились в нужде люди, трудящиеся ради его забавы и удобств жизни. Он покровительствовал наукам и искусству; он воздвигал великолепные статуи, дивные здания, украшал стены этих зданий картинами лучших мастеров, но никогда в жизни не думал о каменщиках, резчиках, плотниках, малярах, надрывающих силы над этим трудом. Потомство восхищается грандиозными произведениями зодчества и бессмертными сокровищами искусства, но ему редко приходится узнать, какою ценою творцы их достигли цели своих честолюбивых стремлений и сколько вблизи их было пролито горьких слёз.
Франческо имел большое влияние на своего господина. Он держал в своих руках все нити управления сложным хозяйством Фалетти и, ненавидя последнего, прикидывался его преданным рабом. Промотавшиеся должники заискивали перед этим негодяем, как и рабочие; он со всех брал взятки и был очень богат. Изобретательность Франческо была изумительна; устраивая процессии, он делал статуи из живых людей и заставлял взрослых и детей целыми часами выстаивать на сквозном ветру без одежды; он находил невозможных уродов и, приводя их на виллу Фалетти за большие деньги, издевался над ними; за малейшую провинность каменотёса он назначал громадные штрафы; он бил до увечья детей, уличённых в краже фруктов из сада Фалетти; не было случая, чтобы должник-рабочий был в силах отработать Франческо свой долг. Вся земля, принадлежавшая Фалетти, была полита слезами и кровью несчастных бедняков; кровавые слёзы скрепили цементом мраморные глыбы зданий, воздвигнутых по мановению руки Сильвио Фалетти.
Франческо был бичом Флоренции. Сильвио Фалетти этого не знал и продолжал любить Франческо, насколько мог любить такой легкомысленный человек, как он.
Было, впрочем, ещё одно существо, которое любил по-своему Сильвио Фалетти, – это шут Барукко, старый, отвратительный, кривой. Он умел смешить Фалетти даже тогда, когда душа последнего изнемогала от тоски и пресыщения. По временам на Фалетти находили припадки глубокой тоски, когда ему весь мир казался темнее ночи. Накануне праздника, в один из таких припадков, он спросил шута:
– Барукко, зачем я живу?
– Чтобы наслаждаться.
– Ты отвратителен, Барукко.
– Я это знаю.
– Почему ты так отвратителен, Барукко?
– Чтобы