За полную независимость!
Покончим с пятью веками колониализма и угнетения!
Хотим Будущего!
Теснящиеся в конце каждого такого призыва восклицательные знаки сливались в ее глазах с ката́нами, длинными тесаками с широким лезвием для рубки тростника, которыми размахивали манифестанты, иногда даже двумя – в каждой руке. Они бряцали своими ножами, что-то угрюмо выкрикивая. Катаны были нарисованы и на флагах, и транспарантах.
Однажды ночью Луду приснилось, будто бы под улицами города, под престижными особняками прибрежных районов ангольской столицы выстроена нескончаемая сеть тоннелей. Сквозь их своды деревья прорастают вниз своими хаотично свисающими корнями, а еще ниже, в глубоком подземелье, погруженные в грязь и темноту, обитают тысячи людей, которые кормятся тем, что колониальная буржуазия спускает в канализацию. Лудовика шла сквозь толпу. Люди размахивали катанами, стучали ими друг о друга, а тоннели эхом распространяли эти звуки дальше. Один из мужчин отделился от остальных. Он вплотную подошел к Луду, приклеился своим грязным лицом к ее лицу, улыбнулся и, дыша ей прямо в ухо, низким и мягким голосом произнес: “Наше небо – это ваша земля”.
Колыбельная для маленькой смерти
Одетт настаивала на том, чтобы они уехали из Анголы. Ее муж шипел в ответ всякие грубости: что они с сестрой могут ехать, что только колонисты должны уезжать, что они здесь никому не нужны, что эта эпоха закончилась и начинается новое время. И теперь, будет ли завтра солнце или пойдет ливень, озарится ли земля светом, разразится ли буря, – ничто здесь уже не обернется для португальцев ни их светлым будущим, ни ураганом возмездия.
Орланду все больше распалялся. Он мог часами перечислять жене совершенные в отношении африканцев преступления, допущенные просчеты, проявления несправедливости и хамства – до тех пор, пока она, не в силах больше это выносить, вся в слезах не закрывалась в гостевой спальне. Тем удивительнее было то, что произошло однажды вечером, за пару дней до объявления Независимости, когда он вернулся домой и заявил, что на следующей неделе они уже будут в Лиссабоне. Одетт широко раскрыла глаза:
– Почему?
Орланду тяжело опустился в кресло в гостиной. Содрал с себя галстук, расстегнул рубашку и потом сделал то, чего странным образом никогда до этого не делал, – снял туфли и вытянул ноги, положив их на низенький столик перед собой.
– Потому что мы можем. Теперь мы можем уехать.
Следующим вечером они отправились на очередную отвальную. Луду ждала их за чтением, потом за вязанием до двух часов ночи. Спать она легла очень обеспокоенной и спала плохо. Проснувшись в шесть утра, накинула халат, вышла из своей комнаты и окликнула сестру. Никто ей не ответил. Луду поняла, что случилось что-то страшное. Прежде чем приступить к поискам телефонной книжки, она подождала