Миновали несколько деревень, жителей почти не видно. Дома обычные, крыши в большинстве крыты соломой или камышом, и было не понять – чужая это сторона или они опять идут по советской земле.
– Как ты думаешь, Иван, далеко нас уведут? – спрашивал Дубов. – Наши догонят завтра или нет? Выручат?
Иван думает о том же, но насчёт того, что их скоро выручат свои, у него сомнение. Ответить он не успевает, идущий сзади Дзагоев, едва не погибший бесславно утром, шипит за спиной:
– Наш-ша! Раззява наш-ша! Шибздик плен взял! Ай-ай! Немецкий сабака! Шпион! Ай-ай!
У многих красноармейцев от дурного завтрака и сырой воды начались проблемы с животом. Но когда один из солдат, он шёл в колонне впереди Ивана, примерно в сорока шагах, попытался выйти в сторону, чтобы справить нужду, раздалось немедленное:
– Хальт!
Несчастный боец, держась руками за живот, обернулся к окрикнувшему его конвоиру, показывая, что не собирается бежать, а только присесть на минуту на обочине, и шагнул дальше. Немец выстрелил, не поднимая винтовки для прицеливания, и попал в спину страдальцу, точно на уровне живота, словно это и было тем лекарством, которое требовалось несчастному. Пленный упал, второй конвоир, бывший неподалёку, выстрелил в агонизирующего дважды, и тот затих. Колонна шла дальше без задержки.
На перекрёстке дорог военнопленных разделили. Небольшую часть погнали на запад, остальных – на север. Когда подошли к лесу, возле колонны конвоирам появилось подкрепление: группа автоматчиков с собаками.
В лесу дышится чуть легче.
Солнце стало клониться на западе к горизонту, когда в большом прогале колонну остановили. Конвоиры и собаки окружили пленных, им дали возможность справить нужду. И тут же подошла машина, опять же советский ЗИС-5, но другой, не тот, на котором увезли винтовки, и с другим водителем. Из кузова на землю полетели лопаты, пилы, несколько ломов и даже топоров. Ещё подошёл грузовик, немецкий, на нём привезли колючую проволоку.
И закипела работа. Пилили деревья, обрубали сучья, разделывали стволы на столбы, рыли ямы, устанавливали столбы в эти ямы, через пять-шесть шагов, и прибивали рядами на них колючую проволоку. Ударная была работа. К заходу солнца лагерь, обнесённый колючей проволокой, был готов. Только теперь оголодавшим пленным дали пищу. Раздачу серого эрзац-хлеба и сырой картошки вели полковые повара и медицинский персонал; среди медиков было несколько женщин-санитарок.
Привезли воду, на которую в первую очередь, толпясь, накинулись умиравшие от жажды красноармейцы.
Матерясь на чём свет стоит, ели эрзац-хлеб и грызли картошку. Иван свою картофелину в сыром виде есть не стал. В вещмешке у него были спички, он собрал под ногами сухие сучки, кору и разжёг костерок, всё время ожидая окрика от охранников, а то и пули в спину. Но его самодеятельность не вызвала реакции конвоиров. Иван