– О да, пане, кушать. Можно? – Мужчина сделал движение к выходу.
– Идите, – вежливо сказал Семён, – но никому!
– Да, пане, да.
Друзья проследили, как хозяин спешно прошёл во двор и скрылся за крыльцом, обувь простучала по ступенькам.
– Идём, – сказал Иван, и они вдоль сарая отступили к кустарнику на случай, если придётся бежать, вдруг крестьянин обманул и приведёт немцев.
Несколько минут спустя во дворе появилась женщина средних лет. В одной руке она несла большую казеиновую тарелку, в другой держала кринку. Она прошла к сеновалу, заглянула в дверь, но не увидела никого, оглянулась. Парни вышли из укрытия.
– Вот, – сказала женщина, – принесла вам картошек, хлебца и немного молока.
Они вошли в сарай. Иван сел на сено так, чтобы можно было видеть калитку во двор. Женщина вздохнула, поставила тарелку ему на колени, кринку опустила на землю рядом.
Кроме картошки на тарелке было два ломтя серого хлеба. Картошка была ещё тёплой. Потерев ладони о галифе, Иван и Семён начали есть, сдерживая себя, чтобы не показаться перед доброй женщиной совсем одичавшими от голода.
– Тут русские? – прожевав первую порцию, спросил Иван женщину.
– Да. Всякие есть: украинцы и белорусы, литовцы. Муж у меня поляк.
– А немцы в деревне есть?
– Заходят, но сёдня, кабыть, нету.
– Обижают?
– Не шибко. Которые смирные. Ну, просят: «Матка, куру, яйки». Другие не спрашивают, берут, чё хотят. Поросёнка там али сало из сундука. И в печку могут заглянуть. А чё им скажешь? С ружьями, с этими, с автоматами. Молоко любят. По курям стреляют. За коровёнку боюсь, как бы не увели или на мясо не забили. Вот такие немцы. Наши-то, что служат фрицам, хужее. Платют им мало, вот оне и тащут всё, что ни попадя. Самогонку требуют. Ох, господи.
Иван и Семён поочерёдно брали кринку и запивали картошку и хлеб молоком. Скоро тарелка и кринка опустели.
– Спасибо, мать, – поблагодарили хозяйку. – А что не муж пришёл?
– Дак он это, животом мается. Он туда шёл, – показала в дальний угол – там парни увидели дверь.
– А-а… – понимающе сказал Семён, – в нужник, значит. Ну и шёл бы. Можно, мы у вас здесь заночуем?
– Ой, не надо. Немцев сёдня нет, а полицаи есь. И староста. Вы уходите скорей. Мой поляк – хто его знает. Поляки не любят русских.
– А вы разве не русская?
– Русская. Вдовая я, прибилась вот к нему, он тож вдовый. Ходите скорей.
Иван и Семён поднялись, вышли из сарая, шагнули в сторону кустарника, но навстречу им из-за угла выставились винтовка и ружьё и обладатели оружия. Два полицая. У старшего в руках была винтовка, младший, возможно сын первого, нацелил на красноармейцев берданку. Сзади за ними маячил поляк.
– Покушали? – спросил ехидно старший полицай. Он, очевидно, знал от поляка, что у бойцов оружия нет. – Ну, руки вверх! И – кругом!
Бежать невозможно, пришлось подчиниться. Повернулись к дому и увидели, что через двор спешит ещё