Еще полчаса тюкал на улице дождь. Сын психовал, мать с гордостью, не понимаемой им, повторяла:
– Директор у нас голова. Они сейчас поговорят, и наша очередь.
Но сын не понимал ее.
– Сколько можно ждать? – вдруг взмолился он, и мать робко поднялась, подошла к кабинету, также робко стукнула три раза, открыла дверь:
– Можно?
И тут же дверь закрыла: нельзя.
А уже люди загалдели во всех коридорах конторы, очередь пристроилась за матерью.
Еще час за окном лил дождь.
Они просидели в конторе до обеда. Мать уже устала гордиться своими начальниками, а сыну совсем расхотелось спать.
Наконец, начальник вышел из кабинета, хотел было по привычке покатиться куда-нибудь по своим делам, но увидел перед глазами женщину в старом плаще и сказал очень обидные для сына слова:
– Ну, что там у тебя опять? Проходи!
Мать вдруг как-то вся обмякла, развела руки в стороны, быстро их вернула в исходное положение – руки к груди, так просить легче, так просят все русские бабы у своих начальников свои же собственные деньги, – и провалилась за дверью кабинета.
Сын встал со стула, подумав почему-то, что пора идти домой. Его место тут же заняли посетители других кабинетов. За окном опять начался дождь.
Он разбросал вокруг конторы небольшие лужи, похожие на пупырчатые шкурки неизвестных зверьков, расчертил на окнах короткие линии, и, словно бы не зная, чем еще ему заняться, совсем обмельчал и наконец поднялся в облака.
– Сколько можно там торчать?! – кто-то грубо оскорбился. – Тут же люди ждут!
Сын не видел тихо вышедшую из кабинета мать, но почему-то оторвался от окна, повернулся к ней. Будто бы что-то внутри у него колыхнулось неосознанно, не понимаемо.
Мать посмотрела на него, сказала:
– Пойдем, сынок.
Он пошел за ней, поймал пальцами ее ладонь, уже влажную. Мать украдкой всхлипнула. Но сдержалась. На улице она еще раз, громче, со вздохом, всхлипнула, и, чтобы сбить накат из груди, вскрикнула:
– Ой, а дождь-то какой прошел!
А потом, когда на душе чуток полегчало, она посмотрела на свои и сына грязные ботинки, сказала ему:
– Сейчас-то велосипед покупать ни к чему. Грязи по колено. Осень. Да и ты за зиму вырастишь. Весной мы тебе сразу большой купим. Не горюй!
– А я и не горюю, – сказал сын и сунул свои пальцы во влажную ладонь матери.
Лунный сорт
Непутевая стояла осень в том году. Не то пасмурная, не то солнечная, не то тихая, не то ветреная – не поймешь. С первого сентября не заладилась. Славка в тот день школьные брюки порвал на коленке, на самом видном месте. Она дырку заштопала симпатичным треугольником, нитки серые, под цвет брюк, не отличишь.
– У тебя вообще никогда ничего не отличишь! – буркнул сын и убежал на улицу, дождя не побоялся.
Под детсадовской верандой ему никакой ливень не страшен, пусть носится до вечера, спать крепче будет. Но ей-то