– Да уж. Неожиданно. А все-таки-почему – я?
– Об этом не сейчас… или вообще никогда. Если коротко: ты был не слишком умен с точки зрения… логики. Душа же твоя неглупа. Тебя не могли отнести никуда: и зла натворил, – по неведению; и, – сам погиб, пытаясь устранить последствия. У Высших это… приборы зашкалили… А вот мне ты подошел… Ты будешь познавать все практически с чистого листа, изначально. Теперь же… отправляйся в путь. Вернешься, – обсудим, – что ты сумеешь прочувствовать.
– Учитель, а где мы сейчас? Что это за место, и как я сюда вернусь?
– Обыкновенная старая церковь. Ничего особенного в ней нет; интереса для туристов не представляет. Стояла на отшибе села; затем города, – здесь теперь промышленный район, который тоже затем пришел в упадок… Дорога сюда заболочена; а сама церквушка никому не мешает, оттого и не снесли. Развалится, – не беда, – другую обитель найдем; это непринципиально… Вернешься… когда время истечет. Почувствуешь, или я призову. Пока будешь при деле, – будешь в теле… хех… вспомнишь, как это было. Но тело, конечно, будет чужим; мысли и чувства, – частично чужими; а ты будешь все ощущать…
Ну, лети… Ты же у нас дух; а мне-то и поспать нужно… Лети, родимый. В путь…
Он взмахнул рукой, и воздух заколебался, уплотнился, стал похож на вязкий туман… затем в нём возникло что-то вроде радужной ленты; подул сильный ветер, и лента выпрямилась, расширилась…
– Лети!
Дух пошевелился, подался в сторону радужной дороги… и его понесло по ней со скоростью ветра; разве что в ушах не засвистело, ибо ушей-то не было…
…
Он стоял посередине огромной сцены. Разноцветные лучи прожекторов вначале навели на мысль, что это продолжение радужного пути… Но нет. Теперь он твердо стоял на ногах, – настоящих, реальных ногах; чувствуя под ботинками твердость разноцветно-психоделического пола.
Впереди ревел зрительный зал; вокруг грохотала музыка; совсем рядом наяривали на гитарах и барабанах патлатые, затянутые в черную кожу музыканты, – потные и одуревшие; со звериным блеском в глазах, и фанатичными лицами… У него самого была черная гитара; на руках, – татуировки, на теле, – майка и кожаные штаны. И он… пел. Или орал. Что-то яростное про любовь и страсть; войну и социум. Орал, не думая о смысле; слова шли сами. Какое там… он еще "отдышаться" не успел. Таких песен он не помнил. Хотя помнил-ли он вообще какие-то песни? Быть может, если бы он пел что-то вроде "В траве сидел кузнечик", – ему и показалось бы это знакомым, но и то сомнительно… Да и бог с ним. Дело же не в песне. Хотя познавать нужно, разумеется всё; но важнее всего, – эмоции.
А