Они расстались под вечер, договорившись, что встретятся на том же месте и в то же время на другой день. Прощание настолько растянулось, что, вернувшись, Ливия не застала строителей – те разошлись, сделав намеченное на день. Ее слуга Мопс уже подумывал, не отрядить ли людей на поиски госпожи. Но Ливию Друзу обуревало такое счастье, она ощущала такой подъем, что подобные мелочи ускользнули от ее внимания. Стоя перед Мопсом в предзакатном свете и растерянно моргая, она даже не потрудилась придумать никакого объяснения.
Выглядела она ужасно: волосы, в которых запутались комки земли и травинки, распустились, одежда была испачкана, рваные сандалии она несла за ремешки, руки и лицо – в грязи, ноги – в земле.
– Domina, domina, что случилось? – причитал слуга. – Ты оступилась?
К Ливии Друзе вернулась способность соображать.
– Да, Мопс, я упала, – беззаботно ответила она. – На страшную глубину, и все-таки осталась жива.
Завидя сбегающихся слуг, она шмыгнула в дом. В ее комнату был внесен старый медный таз с теплой водой. Лилла, разрыдавшаяся без матери, ушла, подгоняемая нянькой, чтобы съесть остывший ужин, однако Сервилия, никем не замеченная, не отставала от Ливии Друзы ни на шаг. Она стояла в тени, когда служанка, расстегнувшая на своей госпоже все застежки, зацокала языком, удивляясь, как хозяйка перепачкалась: тело оказалось еще грязнее одежды.
Стоило служанке отвернуться, чтобы проверить, достаточно ли согрелась вода, обнаженная Ливия Друза, отбросив смущение, так медленно и сладострастно заложила руки за голову, что девочка, подглядывавшая из-за двери, поняла значение этого жеста – пусть пока что на подсознательном уровне, ибо для того, чтобы разбираться в подобных вещах, она была еще слишком мала. Руки Ливии Друзы скользнули вдоль бедер, а затем подперли снизу пышные груди. Она с блаженной улыбкой провела по соскам большими пальцами, потом шагнула в таз и повернулась к служанке спиной, чтобы та могла лить воду ей на спину. Никем не замеченная, ее дочь выбежала из комнаты.
За ужином – Сервилии было позволено сидеть за одним столом с матерью – Ливия Друза с восторгом расписывала, что за чудесную грушу она съела, какой прекрасный крокус нашла в траве, какие чудные куколки висели на ветвях межевого святилища, какой быстрый ручей попался ей на пути и какое страшное падение со скользкого берега ее поджидало. Сервилия ела с изяществом, ничем не выдавая своих чувств. В этот момент мать больше походила лицом на беззаботное дитя, а дочь – на обеспокоенную женщину.
– Мое приподнятое настроение тебя удивляет, Сервилия? – спросила мать наконец.
– Да, это очень странно, – сдержанно ответила дочь.
Ливия Друза наклонилась к ней над маленьким столиком, за которым они сидели вдвоем, и убрала прядь черных волос с лица дочери, впервые в жизни проявив неподдельный интерес к этой миниатюрной копии ее самой.
– Когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, – проговорила Ливия Друза, – моя мать никогда не обращала на меня внимания. А все Рим! Лишь недавно я поняла, что он так же действует