И тут я ощутил голод. Настоящий, сосущий, поглощающий все внимание и вызывающий мелкую дрожь в коленях.
– Это сколько же я не ел по-нормальному?
Пытаюсь вспомнить, путаюсь в днях недели и числах, но только рваные куски застолий лезут в память. Переходя из одной забегаловки в другую, мы пьем, орем, поем и опять пьем. За что?
А за все подряд.
Повод?
О! Тут не оторви и не выбрось. Повод замечательный! Для меня.
Его величество Гонорар!
Сладкое воспоминание, сладкий дым папиросы.
Я прогоняю по памяти, как могу, дни и недели декабря. Целой картины не получается – куски да обрывки. Кажется, я все эти четыре недели жил в чужом рваном ритме. Я – не я и рожа не моя.
– Вот, собака! – ругаю себя нехорошими словами. – Я же Фиме обещал воротник на пальто новый справить. Деньги-то хоть остались?
Обшарил карманы, выгреб свое состояние на стол, разобрал, разложил. Так, мелочь, пару раз в подвальчике с дружками посидеть.
Хоть что-то полезное с гонорара получилось, кроме этой бесконечной попойки? А?
Силюсь вспоминать, морщу лоб.
– Я ж ей… я ж, вроде, отдавал что-то…
В комнатке, как в забегаловке, сизо от дыма папирос. Это я курю одну за другой, пытаясь сбить гнетущее чувство голода.
Вновь подступила жажда.
– Эй! – повернулся вполоборота на табурете и крикнул за спину, в глухо запертую дверь. – Воды, – одергиваю себя за барский тон, поправляюсь, – пожалуйста, принесите!
Еще одна папироска сгорела, прежде чем щелкнул засов и угрюмый служивый, в другой, не милицейской форме, молча протянул мне мятую кружку с тепловатой жидкостью.
Какой-то он замызганный, неопрятный. Широкие ладони в сбитых костяшках пальцев, просторная гимнастерка с запятнанными манжетами, расстегнутый ворот и свободно болтающийся ремень. Как будто он не на службе находится, а в своем доме – встал с постели, накинул кой-чего на скорую руку и вышел во двор к скотине – сенца там подкинуть или водицы ведро из колодца зачерпнуть.
– Когда начальник подойдет? – строго спрашиваю у него, демонстрируя свой уровень.
Не тронутое эмоциями лицо равнодушно скользнуло по мне.
– Нам за начальство знать не велено, – пустым, совершенно лишенным эмоций голосом отвечает он, выставляя себя во множественном лице.
– А кому велено? – еще напористее наступаю я, сгоняя к переносице брови.
– Дежурному.
– Так позови его!
Он на долю минуты, чуть наклонив голову, задержал на мне изучающий взгляд. Кивнул, что ли? И лениво закрыл за собой дверь.
Меня оскорбило такое неуважительное отношение служилого,