– Хотите еще? – тихо спросила она.
– Да, если можно.
Фляга была уже почти пуста, но мы честно поделили то, что там оставалось. В отсветах газа лицо мисс Фицгиббон казалось мертвенно-бледным; подозреваю, что и я выглядел не лучше.
– Я, конечно, сейчас же уйду.
Она покачала головой:
– Вас увидят. Миссис Энсон не посмеет вломиться сюда снова, но уж будьте уверены, что ляжет она не сразу.
– Что же делать?
– Придется повременить с уходом. Думаю, через часок ее терпение истощится.
– Мы ведем себя так, словно в самом деле в чем-то провинились, – заметил я. – Почему мне нельзя выйти прямо сейчас и рассказать миссис Энсон все как было?
– Потому что мы уже прибегли к обману, и к тому же она видела меня в ночной рубашке.
– Ах, да…
– Придется выключить газ, будто я действительно легла спать. Тут есть маленькая керосиновая лампа, как-нибудь обойдемся. – Мисс Фицгиббон показала на складную ширму. – Если вы, мистер Тернбулл, передвинете эту штуку к двери, она заслонит свет и приглушит наши голоса.
– Так я и сделаю.
Мисс Фицгиббон подбросила в камин кусок угля, зажгла керосиновую лампу и выключила газ. Я помог ей переместить кресла поближе к огню, а лампу поставил на каминную полку. И вдруг услышал прямой вопрос:
– Вам не хочется оставаться здесь?
– Я предпочел бы уйти, – ответил я, заикаясь от смущения, – но вы, вероятно, правы. Я вовсе не жажду встречи с миссис Энсон, по крайней мере в настоящий момент.
– Тогда постарайтесь взять себя в руки.
– Мисс Фицгиббон, – сказал я, – мне было бы гораздо проще, если бы вы вновь оделись как полагается.
– Но под этой рубашкой на мне еще и белье.
– Все равно.
Я опять ненадолго отправился в ванную, а когда вернулся, мисс Фицгиббон была уже в платье. Причесываться она, впрочем, не стала, но это мне нравилось – ее лицо, на мой вкус, выигрывало в обрамлении распущенных волос. Когда я снова уселся, она обратилась ко мне:
– Могу я просить вас об одном одолжении, не рискуя шокировать вас окончательно?
– О чем вы?
– Мне будет легче выдержать этот час, если вы перестанете обращаться ко мне столь официально. Меня зовут Амелия.
– Знаю. Миссис Энсон называла вас при мне по имени. Меня зовут Эдуард.
– Вы неисправимый формалист, Эдуард.
– Ничего не могу поделать. Так меня воспитали.
Напряжение спало, и я сразу почувствовал усталость. Судя по тому, как мисс Фицгиббон – простите, Амелия – откинулась в кресле, она устала не меньше моего. Переход на дружескую манеру обращения принес нам обоим облегчение, словно вторжение миссис Энсон упразднило общепринятый этикет. Мы были на волоске от гибели и уцелели, и это нас сблизило.
– Как вы думаете, Амелия, миссис Энсон и впрямь заподозрила, что я здесь?
Моя собеседница взглянула на меня лукаво:
– Заподозрила?