От моего округленного ока не утаилось неожиданно возникшее затемнение в левом нижнем углу окна. Слегка лишь скосив зрачок, я определил, чьему это хамскому вниманию подвергается наше возвышенное уединение.
Я не испугался.
И не удивился.
Даже если бы этот усатый бульбоед мог слышать каждое слово из произносившихся мною, он не уловил бы смысл действа. Просто потому что не в состоянии представить себе то, о чем идет речь. Папуас может взять в руки микроскоп, может разобрать его на винтики, но никогда не поймет, для чего он предназначен.
Физиономия сторожа исчезла. Что ему ответить, когда он спросит, чем мы тут занимались? Во-первых, не спросит, постесняется. А ежели, обнаглев, заговорит на эту тему, скажу – медитировали. Это слово обозначает так много всякого, что уже ничего и не обозначает. Кроме того, знакомо любому, кто хоть разок заглядывал в журнал «Знание – сила». А Леонид, судя по его пытливому характеру, заглядывал. Пусть думает, что мы какие-нибудь тайные йоги или, хуже того, вегетарианцы.
Уложив после сеанса Марусю отдохнуть, я отправился на неизбежную встречу с любопытствующим сторожем. Я был уверен, что он с нетерпением ожидает возможности завести со мною беседу, и не ошибся. Меня, кстати, такое развитие наших отношений устраивало. На самом деле надо же было поближе познакомиться с человеком, с которым ты вынужден делить кров трагического жилища. Существенным было и то, что, беседуя со мной, настырный сторож терял возможность шляться по участку и этим меня нервировать.
На это глобальное сближение я пошел, вооружившись заранее вскипяченным чайником и баночкой малинового югославского джема, изъятого из последнего заказа Модеста Анатольевича. Человек более щепетильный, чем я, счел бы это мародерством, но я не испытывал угрызений совести.
Разглядев мой чайник из окна сторожки, Леонид прискакал к веранде так скоро, как будто чайник был заранее оговоренным паролем. Увидев, как он направляется ко мне со свертком в руках, я заволновался-вдруг он опять тащит шмат сала. Оказалось, нет, не сало. Редкий спиртной напиток.
– Называется «Папарц кветка». Я добавляю иногда в чай несколько капель. Сегодня набегался, утро сырое, надо погреться. Не желаете присоединиться?
– «Папарц кветка»?
– В точном переводе, но одновременно убивающем некий тонкий языковой аромат, – «Цветок папоротника».
– Языковой аромат?
– Да. В нем, на мой взгляд, вся соль и весь мед. Хотите еще один пример точного, но неточного перевода?
– Хочу пример. – Я говорил обессиленно, потому что действительно был обессилен недавним сеансом. Воистину, то, что очищает, то в каком-то смысле опустошает.
– Вот пример: госбезопасность! Согласитесь, как это звучно и угрожающе звучит по-русски. А перейдем на белорусскую мову: дзяржавна бяспека. Ничего страшного, даже погладить можно.
Я продолжал еще немного плавать в облаках.
– Да, да, я понимаю, белорусский