Оставили его в покое и странные ночные видения. Только однажды ему привиделся под утро длинный и странный сон. Анюте в тот день надо было срочно закончить какие-то бухгалтерские расчеты, и она поднялась, не потревожив Алексея, еще до рассвета. В том сне не было ни смутно помнившейся ему зеленоволосой женщины в голубоватой с переливами одежде, ни льющейся со всех сторон успокаивающей музыки.
Человек в белом хитоне, со спутанными волосами, спадавшими на плечи, стоял в большом сумрачном зале с высоким лепным потолком, скульптурным ансамблем и амфорами, источавшими благовоние. Сумрак разгоняли лишь горевшие по углам светильники. Перед ним в глубоком кресле сидел одетый в черную мантию с красным подбоем грузный мужчина. По его левой щеке время от времени пробегал тик. Он встряхивал головой, словно прогонял боль или раздражение, и тяжелым взглядом сверлил стоявшего перед ним худого человека. Тот смотрел на него с грустной покорностью и сочувствием. Наконец, тихо произнес:
– Ты болен, прокуратор. Закрой глаза и представь гладь озера.
Прокуратор послушно смежил веки. Через минутное время открыл их. Прислушался к себе. Еле заметная улыбка тронула его полные губы.
– Ты искусный лекарь, Иешу.
Человек в хитоне согласно кивнул.
– Даже моя жена называет тебя праведником.
– Я, как и ты, подвержен искушениям.
– Первосвященники и старейшины обвиняют тебя, Иешу, в осквернении святынь, поругании синедриона и подстрекательстве к бунту.
Прокуратор смолк, пытливо оглядел лекаря, спросил:
– Знаешь ли ты, кто тебя предал?
– Да, Иуда из Кариота.
– 30 сребреников – цена твоей головы.
– Он поступил так не по своему разумению и не по своей воле.
– По чьей воле?
– Ему ниспослано свыше.
– Ты веришь в это?
– Верю в то, что знаю.
– Что ты знаешь?
– Истину. Взгляни, прокуратор, те, что глаголют истину, судимы теми, кто имеет власть.
Прокуратор встал с кресла. Прошелся по залу. Остановился подле пленника.
– Известно ли тебе, что на пасху я имею право помиловать одного из преступников?
– Ты помилуешь разбойника Варраву.
– Почему так считаешь?
– Ты не властен над своим духом и своим словом, правитель.
– Ошибаешься. В моей власти распять тебя или отпустить.
– Нет. Сие предписано свыше.
Прокуратор смолк, опустил взор. Снова сел в кресло. Вздохнул.
– Ты прав. Правитель тоже подвластен, и его слово может статься бессильным. Разве ты не боишься смерти, Иешу?
– Я не умру.
– Над