Все он плачет и смешит.
Диссонанс культур галутных,
Русской образец души.
В Израиле не тают январи…
В Израиле не тают январи,
Стекая в лоно марта февралями.
До половины дня луна горит,
Сгибая солнца яростное пламя.
Приходит время мартов, и земля
Кружит в апрелях
Цветовую гамму…
И майская цветная конопля
Взрывает мозг, овладевая нами.
Июней обалдевшая листва
Промеж плодов по-райскому разлита.
И солнце августа долбит, как булава,
Соленый воздух с Родоса и Крита.
Условна осень здешних сентябрей,
Нет пресных капель в октябрях шалашных.
Суровый Бог становится добрей
В беспечных ноябрях планеты нашей.
Стоят на горизонте декабри,
В мешках заплечных дивная прохлада.
Январский дождь приходит, как гран-при,
В обилии ветров и винограда.
О мой клочок страдающей земли,
Прижатый к морю стадом Магомета!
Счастливыми навек в тебя легли
Зимы пророки и святые лета.
Провидцы счастья на полях весны
И плакальщики осени хрустальной…
Тебе одной на свете суждены
Дни воскрешенья в плаче поминальном.
Все началось с рубашечки в полоску…
Все началось с рубашечки в полоску,
Что взорвала патриархальный быт,
И братьев, обнаруживших обноски,
Что еле-еле прикрывали стыд.
И душераздирающая драма —
Грызня за удовольствия и власть
Из этого библейского бедлама
На долгие столетья родилась.
Весь мир – моря, и дюны, и торосы,
Земля и небо, смерды и вожди,
Упали ниц пред именем Иосиф,
Который им сказал: надейся, жди.
Господь в истории не знает о потерях
И безразличен к триумфу побед.
Есть только то, во что блаженно верят.
Того, во что не верят, просто нет.
Все внемлите, сомнения отбросив,
Во всех ешивах, школах, медресе
Словам, что произносят в них: Иосиф,
Джузеппе, Джозеф, Осип и Хосе.
Их соло, диалоги и дуэты
Определяют мировой устав:
Они, масоны, умники, поэты,
Не умирают, смертью смерть поправ.
Стремится каждый прислониться к лику
И обрести с рубашки полосу
И по-японски числиться Исико,
А по-китайски – попросту Йо-сю.
Да, есть невидимая жизнь…
Да, есть невидимая жизнь,
Скачками тигра, когти в тушу.
Вне воздуха, воды и суши
Полна похвал и укоризн,
Сознанье, возвышая, душит.
А в черных остовах дерев
Она листки не выдувает.
Здесь белизна ее линяет,
Когда проклюнется посев,
И в небеса собака лает.
Ее незаткнутая течь
Грозит отверстою пучиной…
Оплетен угол паутиной —
В