Джонатан в детстве показывал своей грозной огромной и прекрасной бабке крошечную резиновую белочку из-под края стола, где помещалась тарелка с нелюбимым его величеством, государем-наследником рассольником.
Почему-то этот перформанс оказывал на его опасную визави неописуемое впечатление – разве что летописец тьмы, личность легендарная, да и существующая ли на самом деле, смог бы описать… да, может быть, тот бы смог.
Возможно, это имело вполне обыденное объяснение. Позже до взрослеющего Джонатана дошли слухи о скандале с одним из министров джентри, у которого случайно обнаружился среди владений домик с белочкой.
Владения были чудные, чудные… и так по-доброму всё устроено, знаете, с таким тщанием.
Семья Джонатана, столь тесно сопричастная власти с неведомых времён, что сама уже стала воплощением власти, оказалась в центре скандала. Разумеется, никаких последствий происшествие для трона иметь не могло, просто гордым кровникам было не по себе, когда их родовое имя понапрасну трепалось толпой.
Что касается министра, то он как-то незаметно сгинул, стёрлось даже имя временщика, а кто ныне хозяин имения с белочкой – неведомо, никто не интересовался. Утрачен был интерес, а ведь как шумели, как смеялись, сколько шуток сочинили, Внемиры просто лопались от них… держатели ресторанов исключили из меню котлету «беличий хвост», что, конечно, было замечательно для всего беличьего рода, как известно, отличающегося особым острым умом и сообразительностью.
Также и зоосады от греха подальше отгородили обиталища этих животных и родственников их. Не хватало, чтобы ни в чём не повинные создания пострадали от изобильного и едкого остроумия джентри.
Но кое-что сохранилось в памяти джентри, легко избавляющейся от ненужного, но цепкой к самой сути явлений – белочка сделалась символом открывшейся тайны, вестимо – тайны неприглядной.
Завелось даже агентство частного сыска, специализирующееся как раз вот на таких делах, которое выкупило знаменитый шарж, некогда кочевавший из газеты в газету и являвшийся, как по волшебству, на стенах городов – сперва, само собой, трёх столиц, северной, центральной и двойника, целые поколения выжидающего на берегу древней реки, как неизвестный актёр на выходе, желающий заменить напудренную и облупленную знаменитость. А дальше – больше, города областного значения, не менее старые, и помоложе, все принялись обзаводиться бессовестною белочкой.
Конечно, никому не возбранялось рисовать свою белочку, но тот самый лаконичный, сделанный каким-то малышом набросок, использовать уже не разрешалось. Особого ничего в этом рисунке не было, но что-то в одной единственной линии, резко свёрнутой детской рукой, и в глазу белочки, изображённом супротив природы почти треугольником, вызывало сильное чувство, выражавшееся почему-то в сдавленных звуках, чью природу ни с чем нельзя спутать – это был смех.
Пруд