Вокзал утомлял взгляд сразу же, буде кто, неосторожный, бросил бы этот взгляд. Холодный, он опустел до создания мира, оставленный обитателями прежнего, которые все куда-то уехали.
Ржавые трубы по стенам ничего не проводили – ни воды, ни газа, ни тем паче синергии – сей весёлой славной энергии, не желающей работать в зонах заключения и в здании парламента.
Над входом высоко смотрели цифры, означавшие отрезок пути, пройденный от условно принятого начала до того момента, когда богатый добрый рабовладелец выстроил вокзал в подарок городу. Позднее, в иные времена, город нанял художников, покрывших стены чеканкой. Смысла изображений никто не доискивался, а копоть артиллерийского качества и ржавая вода сделали своё дело.
Но рассвет был настойчив. В глубине, за мерзкими, как полоса препятствий в аду, рядами вывихнутых кресел он искал и нашёл.
Прямо на полу были расстелены цветные одеяла пылающей яркости, будто кто-то разодрал пространство и проступил сквозь прореху иной мир.
Белоснежное постельное бельё виднелось под алыми и синими лужайками, как снег, полузасыпавший цветы.
Важный господин, не обращая внимания на нервно прядающую взглядами свиту, неосторожно шагал по полу, по кромке этого предутреннего мира.
– Они спят.
Вдруг он увидел, как сквозь сугроб проступил глаз.
– Там ребёнок, сир.
Малыш серьёзно смотрел на маленьких – в пальчик – человечков, разгуливающих по залу ожидания. Один из них толкнул другого локтем.
– Смотрит…
Важный господин откликнулся:
– Он видит… а не смотрит. Так-то, любезные.
Выпростав из серого кафтана руку в длинном кружевном манжете, поманил малыша, выглядевшего огромным, как молодой кит.
Тот откинул одеяло и выпростал из сугроба босые ножки. Гора одеял по соседству заворочалась, скользнула и повисла чёрная, штопором прядь – длиною в сорвавшуюся троллейбусную стрелу.
В похожем на брошенный город мостками кресел зале эта прядь была единственной винтовой лестницей.
Господин внимательно оглядел гигантского малыша и улыбнулся. Потом, не оборачиваясь, сделал жест. За его спиной засуетилась свита. Кто-то в рабочем комбинезоне побежал трусцой.
За свитой оказалось целое скопище рабочего люда. Они быстро и сноровисто делали дело. На пол сквозь провалы между плитами легли куски рельсы. Господин не оборачивался, разглядывая ребёнка. Тот сидел и глазел.
Одеяла не шевелились, под ними смутно кто-то дышал. Дыхание было подобно далёкому грозному ветру, рождённому в горах, мерное, как прибой, оно завораживало, заставляя представить огромное красивое сердце с валентинки великана.
Людишки в рабочей одежде укладывали обрезки рельс, а другие тут же чередовали их новенькими блестящими шпалами.
Наконец тот, в комбинезоне, встал посреди пути и оглядев всё, – боковой неопределённый