Впрочем, наш закон вовсе не требует от экспертов объяснения, принадлежит ли или нет данный случай к какой-либо определенной форме психического расстройства, и ничуть не обязывает экспертов придерживаться той или другой, всегда условной психопатологической классификации. Наш закон лишь заставляет судей спрашивать у врачей, не учинено ли данное преступление или данный проступок безумным от рождения, или сумасшедшим, или, наконец, человеком просто больным, в припадке умоисступления или совершенного беспамятства. Под выражениями «безумие», «сумасшествие», «умоисступление» и «беспамятство» закон разумеет не какие-либо наукою определенные формы психического расстройства, а лишь известные душевные состояния, коими исключается вменение в вину учиненного. Каждый конкретный случай, где болезнь, все равно душевная или физическая, приводит человека в такое состояние, в котором он в это время не может иметь понятия о противозаконности и самом свойстве своего деяния или лишается способности сознательно управлять своими поступками, должен подойти или под какое-нибудь одно из этих упоминаемых в законе состояний или даже одновременно под два из них; в самом деле, в умоисступление может впасть как человек, бывший до того времени психически совершенно нормальным, так и человек от природы слабоумный; с другой стороны, человек сумасшедший не лишен, по крайней мере, возможности приходить в беспамятство. Таким образом, в конкретных случаях могут встречаться разные комбинации из этих четырех указанных законом состояний.
После сказанного ясно, что я как эксперт немного объяснил бы, если бы сказал на суде: в данном случае определенной формы сумасшествия я не вижу. Ведь это значит только, что я в этом случае не встретился ни с одною из форм, являющихся для меня в настоящее время определенными; но ведь может же быть, что через два-три месяца я к числу форм, для меня определенных, прибавлю новую; может быть, наконец, что для моего