Повсюду стоял очень тяжелый запах, от него было трудно дышать. Он шел из середины лагеря, где горел громадный костер, языки пламени из которого возвышались над головами людей, словно пытались лизнуть низко нависшее небо.
Внезапно я резко остановился. Прямо передо мной на земле лежало несколько человек. Все они были ранены и, насколько можно судить, очень тяжело. Повязок я не увидел, а то, что увидел, ужаснуло меня.
О грозности оружия можно судить по ранам, которые оно наносит. Здешние разрубы, сделанные тяжелыми мечами, оказались устрашающими. Люди передо мной истекали кровью, которая текла обильно, никем не останавливаемая и успела основательно пропитать землю. Стоял тяжелый удушливый запах, о котором пишут в воспоминаниях врачи, работавшие в прифронтовых госпиталях…
Раненых было шесть человек. Они лежали молча, и хотя все были еще живы, успели сильно ослабеть от потери крови. Вспоротые животы, развороченные грудные клетки с торчащими наружу острыми обломками ребер.
Мне всю жизнь приходилось слышать о том, что войны двадцатого века наиболее беспощадны. Ну, может быть, в смысле массовости поражения мирного населения. Но сейчас, стоя перед этими ранеными воинами, я воочию увидел, что способно сделать с человеческим телом холодное оружие в виде меча или копья.
Отпустив руку Любавы, я шагнул вперед. За годы медицинской практики на «Скорой» у меня сложился стереотип поведения: увидев больного или раненого, не стоять, а немедленно попытаться что-то сделать. Говорят, что это специфическая черта врача со «Скорой» – он мало думает, а хочет все время действовать. Думаю, это правда. Практика приучила меня к тому, что врач должен делать все сразу и решительно, иначе будет поздно. Пусть даже твои действия будут неправильными: по крайней мере, в тот момент ты не стоял, разинув рот, а делал то, что считал нужным.
Сам не знаю, что я собирался делать в ту минуту. Никаких инструментов у меня с собой не было, медикаментов – тоже. Вероятно, мой шаг по направлению к раненым воинам был чисто инстинктивным.
Но сделать я ничего не успел. Как только я опустился на колени рядом с лежавшим с краю молодым воином, у которого из разрубленного живота выпали внутренности, так тотчас же меня оттолкнули. До того молча стоявшие вокруг воины задвигались, и некто, протиснувшийся сквозь них, грубо схватил меня за плечо и буквально отшвырнул в сторону.
Мужчина был огромного роста, в кожаном шлеме с двумя выступающими металлическими шишаками, в кольчуге, из-под которой торчала сначала поддевка на беличьем меху, а снизу – длинная красного цвета рубаха.
Видно было, что его ждали, – стоявшие вокруг люди расступились, и даже раненые подали голос, застонали.
– Вяргис, – послышались голоса. – Вяргис пришел. Пора расходиться.
Громадный воин, чье имя было Вяргис, отшвырнул меня, не обратив на это никакого внимания. Теперь он повернулся к остальным. Лицо его было