Таким образом, «Русский дневник» является продуктом периода, предшествовавшего обращению прогрессивных американских деятелей, в том числе Драйзера, к реальному глубокому изучению Советского Союза как модели справедливого общества. Однако само по себе это не объясняет его тон и характер. Неудовлетворенность Драйзера советской системой также отражает некоторые основные, фундаментальные аспекты его мышления. Даже на самой «русофильской» фазе эволюции взглядов Драйзера, в 1930-е годы, его политическую позицию, наверное, лучше всего отражали слова, обращенные им к писательнице Эвелин Скотт: «Я ни в коем случае не являюсь истинным марксистом; когда я был в России, мне постоянно угрожали выбросить меня оттуда из-за моей буржуазной, капиталистической точки зрения. Я выступаю не столько против доктрин, сколько против условий. А сейчас эти условия крайне плохо сбалансированы»[20].
Дома для Драйзера в 1927 году условия складывались неплохо. Он наконец опубликовал свое лучшее произведение «Американская трагедия» (1925), которое сразу стало бестселлером. Это обстоятельство вместе с выгодным контрактом на съемку кинофильма позволило ему вписаться в короткий период процветания Америки при президенте Кулидже. Как следствие в это время он предпочитал хвалить капитализм в противовес системе, существовавшей в России. Он утверждал, что «американские рабочие – лучшие в мире», гордился «бескорыстной работой американских ученых и достижениями американских финансистов в создании промышленности, 50 %-ным подоходным налогом, благотворительностью богачей, выходом социальных условий на новую высоту», а затем, демонстрируя полное отсутствие экономического мышления, добавлял: «И, возможно, следующим шагом… станет создание советской системы; я считаю, что если бы эта система была внедрена в массы в Америке, то они бы ее приняли» (см. стр. 243).
Данный дневник также характерен рядом таких внутренне противоречивых выводов. Драйзер имел способность колебаться, словно маятник, от «уродливой американской» позиции самодовольного национализма до наивно-идеалистического взгляда на советские цели и программы. Но он был хорошим наблюдателем, особенно официальной политики и условий жизни простых людей. Кеннел, которая часто скрещивала идеологические мечи со своим «боссом», однажды проницательно заметила: «У меня всегда было такое чувство, что он спорит сам с собой, а не со мной»[21]. То же самое можно сказать и об отраженной в дневнике полемике между Драйзером и такими заметными фигурами, как Николай Бухарин, Сергей Эйзенштейн, Владимир Маяковский, Константин Станиславский, Карл Радек и деятелем так называемого обновленчества архиепископом Н.Ф.