Часа через два задубевший на ветру полковник Чернышев не выдержал, слез с коня и пересел в просторные сани, укрылся тулупом, наказав майору Естифееву зорко поглядывать за дорогой, за колонной корпуса и особенно за проводниками.
– Должно, поясницу стужей стянуло, страсть как ломит, – пожаловался он Естифееву, умащиваясь под тяжелым тулупом и покряхтывая.
Переметенный мягкими сугробами проселочный тракт скоро укачал полковника, и он не заметил, как задремал. Когда сани резко качнуло в сторону, проснулся. Испугался непонятно влажной темноты вокруг себя, потом опомнился, высунул лицо из-под тулупа, спросил майора Естифеева, который все так же сутулился в седле рядом с санями:
– Тихо ли впереди? Какие вести от дозорных казаков?
– Тихо, ваше высокоблагородие, давно уже свернули с Оренбургского тракта, проселком идем к реке Сакмаре, чтобы не ткнуться в сторожевые заставы воров, – вместо майора Естифеева ответил сотник Падуров, который ехал, а вернее, это майор ехал с ним стремя в стремя, демонстративно трогая рукой пистоль за поясом.
За спиной полковника Чернышева, в двух саженях от его саней, что-то еле слышно напевал по-своему калмыцкий полковник, скрипел снег под полозьями, бежала луна по очистившемуся от туч небу, мелькая за верхушками деревьев: быть дню морозным, коль небо высветилось бессчетными звездами.
– На рассвете минуем самозванцевы заставы по дальним хуторам да уметам и будем на реке Сакмаре как раз против Оренбурга, где воры нас и не ожидают, – снова подал голос Тимофей Падуров. – А ежели, спохватись, и приметят нас да кинутся по следу – поздно будет. Пушками отобьемся, а там и гарнизон на подмогу подоспеет, случись что не так.
Майор Естифеев вновь выказал свое недоверие проводнику, сказав с насмешкой:
– Оно и видно: что ни казак на Ягасе, то стратег…
– А иначе бы казакам не выжить средь кочевых полчищ, – тут же ответил Тимофей Падуров. – За казака некому думать, не то что в армии – там все на старшего возложено.
– Веди, сотник, веди моих солдатушек бережно! Самолично рапорт нарочным пошлю матушке-государыне. Чином и поместием пожалует тебя за усердие, – обещал полковник Чернышев. Говорил и сам верил, что так оно и будет. Сколь верст уже прошли, и, слава богу, все идет удачливо.
На востоке засерел небосклон, луна приклонилась к горизонту, потускнела, лишилась былой красоты, а скоро и вовсе ушла из виду. Утих надоедливый ветер, зато мороз еще нахальнее щипал за нос и за щеки, заставляя солдат кутаться во что попало с головой.
Майор Естифеев, не останавливая коня, привстал в стременах, с минуту всматриваясь вдаль, потом позвал командира:
– Господин полковник, кажется, мы у дели. Вышли к реке. Да и Оренбург виден! Смутно, правда, за дымкой, но купола церквей различимы хорошо.
Полковник Чернышев вылез из-под тулупа, перекрестился.