– Она беременна, – бросила Нари через плечо.
Смахнув паука, ползущего по крышечке, она взяла пузырек с маслом перечной мяты.
– Беременна? Ее муж ничего не сказал.
Нари поставила перед Якубом пузырек и положила рядом узловатый корень имбиря.
– Рано. Они, скорее всего, сами еще не знают.
Он выразительно посмотрел на нее.
– А ты знаешь?
– Боже милостивый, а вы – нет? Ее тошнит так, что шайтан услышит, не к ночи будь помянут. У них с мужем шестеро детей. Казалось бы, должны уже научиться распознавать знаки, – она примирительно улыбнулась. – Приготовьте ей чай из этого.
– Я ничего не слышал.
– Да, дедуля, вы не слышали и как я вошла. Может, тут дело в ваших ушах?
Якуб, недовольно ворча, отодвинул ступку и отошел в уголок, куда он складывал свои заработки.
– Кончала бы ты играть в Моисея Маймонида[5] и нашла бы лучше себе мужа. Еще не поздно.
Он вытащил сундук, петли тяжело скрипнули, и старая крышка откинулась.
Нари рассмеялась.
– Если вы найдете того, кто согласится взять такую, как я, в жены, вы всех свах Каира оставите без работы.
Она пошарила среди беспорядочно сваленных на столе книг, квитанций и склянок в поисках маленькой эмалевой шкатулки, где Якуб держал сезамовые карамельки для внуков, и наконец нашла ее под пыльной амбарной книгой.
– К тому же, – продолжила она, выудив две карамельки, – мне нравится с вами работать.
Якуб вручил ей мешочек. Нари уже по весу поняла, что там больше ее обычной доли, и начала было возражать, но он оборвал ее.
– Не связывайся с такими мужчинами, Нари. Опасно это.
– Почему? Теперь у нас франки главные.
Она пожевала конфету, и на нее внезапно накатило любопытство.
– А правда, что франкские женщины ходят по улице голыми?
Аптекарь покачал головой, ничуть не удивленный ее бесцеремонностью.
– Французские, дитя мое, не франкские. И храни тебя Господь от таких вульгарных разговоров.
– Абу Талха говорит, что у их командира копыта, как у козла.
– Абу Талха пусть лучше башмаки себе дальше чинит… И не меняй темы, – добавил он устало. – Я предостеречь тебя хочу.
– Меня? Зачем? Я никогда даже не разговаривала с франком.
Впрочем, не сказать чтобы она не пыталась. Она подсовывала амулеты французским солдатам, которые изредка встречались ей на пути, но те отшатывались от нее как ужаленные, отпуская язвительные замечания о ее наряде на своем диковинном языке.
Аптекарь заглянул ей в глаза.
– Ты молода, – тихо произнес он. – Ты еще не знаешь, чему подвергаются такие, как мы, в военное время. Непохожие на остальных. Ты хотя бы не высовывайся. А еще лучше уезжай отсюда. Ты не позабыла свои великие планы на Стамбул?
После сегодняшней ревизии Нари скисла от одного упоминания о городе.
– Вы же говорили, что это пустые надежды, – напомнила она. – Что никакой врач не возьмет в ученицы женщину.
– Ты могла бы