Преимущество деления слов на слоги, а не на морфемы при исследовании их смысла для исследователя состоят как раз в том, что конкретного смысла за этими слогами и не закреплено, а потому их можно наделить любым произвольным смыслом. При этом вполне достаточно дать смысл всего нескольким исходным слогам, как остальное будет, как бы самой собой, создавать запросы на новое осмысление. Например, приписав слогу РА смысл РАДОСТЬ, а слогу МА смысл МАТЬ, мы можем «понять», что РАМА – это РАДОСТЬ МАТЕРИ, МАРА – МАТЬ-РАДОСТЬ, но слово МАРКА заставит нас подумать о приписывании смысла звуку К. Допустим, мы приписываем для данного случая звуку К смысл КОРРЕСПОНДЕНЦИИ, тогда слово МАРКА будет «расшифровываться» как МАТЕРИНСКАЯ РАДОСТЬ ПО ПОВОДУ КОРРЕСПОНДЕНЦИИ. Но тогда возникает вопрос для слова КАМОРА – после К появляется звук А без определенного смысла. Поскольку в камере или каморе обычно содержатся преступники, разумно будет приписать звуку А смысл отрицания, тогда К+А+МО+РА следует «расшифровать» как ОТСУТСТВИЕ МАТЕРИНСКОЙ РАДОСТИ ПО ПОВОДУ КОРРЕСПОНДЕНЦИИ.
Понятно, что так можно спокойно снабдить смыслом несколько десятков слов, и пока их мало, их смыслы пересекаться не будут. Поэтому, например, слово МАРАТЬ можно не рассматривать, ибо совершенно очевидно, что никакого отношения ни к РАДОСТИ, ни к МАТЕРИ это слово не имеет. Но как только мы выйдем за этот небольшой круг произвольно отобранных слов, мы совершенно явно обнаружим полное несоответствие их значения предписанному им смыслу. Иными словами, весь произвол нашей семантизации слогов выступит наружу, и данная концепция рухнет. Поэтому задача исследователя состоит в том, чтобы создать весьма небольшое число примеров.
Аналогичный подход применим и к письменным знакам. Мы можем приписать им какое угодно звуковое значение, и пока мы читаем ограниченное число слов, эти значения могут образовывать разумные слова. Но стоит увеличить длину текста, как вся разумность тут же улетучивается. Так, «дешифруя» письмо линейное А, Г.С. Гриневич прочитал слова ТАЛУЯ и РАТАМАДЕ, которые он принял за имена собственные. Что ж, в каком-то языке такое допустимо. Невозможно ни доказать, ни опровергнуть существование подобных имен собственных. Но вот слово ИЧАЧАРЕ, прочитанное им там же, уже плохо понимается как имя собственное. А наиболее разумной он представляет дешифровку, которая, будучи написанной сплошной, выглядела так: НЕДУСЕ?БЕИЧАСУДАА ЙЕТЕНИЖИВЬВИЕ. Затем он разбил текст на слова, совершив замены: ДУ = ДО, СЕ? = СЕ, ДАА = Д’А, ВЬВИЕ = ВЬЕ. Получилось: НЕ ДО СЕБЕ И ЧАСУ, Д(Л)А ЙЕ ТЕНИ ЖИВЬЕ, то есть ДО СЕБЯ И НИ ЧАСУ, ДЛЯ ЕЕ ЗНАМЕНИ ЖИВЕМ. Для знамени кого? На этот вопрос ответить невозможно, поскольку первый текст