Похожие аргументы выдвигались и другими историками экономической мысли, зачастую в упрощенной форме и не без риторики. Однако, как указывал Гордон [Gordon, 1965, p. 121–122], тот факт, что история экономической мысли может помочь в изучении экономической теории, не является достаточной причиной для ее изучения. Учитывая, что время человеческой жизни ограничено, следовало бы доказать, что курс лекций, посвященный истории экономической мысли, внесет больший вклад в образование экономиста, чем такой же по продолжительности курс лекций, посвященный самой экономической теории. Очевидно, если мы примем кумулятивистский взгляд на экономические исследования, сделать это будет довольно трудно. Как следствие, по мнению Гордона [Ibid., p. 126], «экономическая теория… не видит необходимости для включения ее истории в профессиональную подготовку экономистов» (что не означает, что от истории экономической мысли нужно отказаться: «Мы учим историю, потому что она есть»).
Интерес к истории экономической мысли, при всем обосновании ее педагогической пользы, снижается всякий раз, когда развитие экономики сталкивается с разрывом в аналитическом инструментарии. Так, некоторые авторы объясняют снижение интереса к истории экономической мысли начиная с 1940-х годов[3]. Однако напомним, что уже в 1930-е годы такие экономисты, как Хикс и Робертсон, утверждали, что нет необходимости тратить время на чтение трудов экономистов-классиков[4]; их позиция объясняется не столько изменением инструментария, сколько изменением самой концепции экономической науки, переходом от классического подхода, основанного на анализе излишка (surplus), к маржиналистскому, основанному на анализе редкости (scarcity).
Один из сторонников кумулятивистского подхода, Вайнер предложил искусную, пусть и скрывающуюся под маской скромности, защиту истории экономической мысли. Вайнер указывал на «ученость» (scholarship), определенную как «стремление к широкому и точному знанию истории работы человеческого разума, скрытой в письменных источниках». Эта ученость, хотя и рассматривалась им как побочная по отношению к теоретической деятельности, способна была внести определенный вклад в обучение исследователей, являясь «приверженностью к поиску знаний и понимания»: «вкус к этому, один раз разбуженный, создает ощущение огромной важности даже самого маленького вопроса и полноты даже самого маленького ответа… ощущение, которого нельзя достичь никаким иным путем» [Viner, 1991, p. 385, 390].
По-видимому,