Но Адель заговорила. Ее слова были медленными, определенными: «В этот раз я принимаю участие в гонке под своим именем».
Кулаки Феликса сжались крепче, послышался хруст костяшек. Пять щелчков для правой руки, пять – для левой. Эти звуки заставили Адель нахмуриться: «Возвращайся во Франкфурт, Феликс».
– Только с тобой.
Кажется, упрямства в семье Вольф было с избытком. Яэль там будет самое место.
Адель покачала головой: «Завтра я приму участие в гонке, и ты не сможешь меня остановить».
Если бы близнецы были баранами, они бы столкнулись головами, сцепив рога. Вместо этого они просто стояли, занятые невидимой битвой характеров. Она была молчаливой: вся борьба была в их глазах и их истории.
Победитель определился. Победоносная Адель Вольф прочистила горло и заговорила: «Почти комендантский час. Ты должен идти».
Феликс опустил руку в карман своей куртки и достал карманные часы. Это была дешевая, щербатая вещь, издавшая жестяной звук, как он их открыл. Время было верным: почти комендантский час. Он вышел из своей стойки бойца и отступил к двери. Адель последовала за ним – и оба пропали из тонкого поля зрения Яэль. Единственное, на что ей оставалось смотреть, – тающий кубик льда.
Дверь открылась и закрылась со щелчком. Прощание близнецов, если таковое и было, было безмолвным. Квартира погрузилась в тишину и одновременно исчез кубик льда.
Наконец, шаги Адель заскрипели в комнате. Со стоном ожило телевидение. Знакомые звуки «Рейхссендера» поплыли по квартире.
«А сейчас мы присоединимся к нашему любимому и почитаемому фюреру в преддверии Гонки Оси в спецвыпуске «Разговора с Канцелярией», – гудел ничем не примечательный мужской голос.
Было такое чувство, будто муравьи маршировали вверх и вниз по рукам Яэль. Хенрика любила телевидение, оно часами оставалось включенным, освещая ее кабинетик в вечерние часы пропагандистскими новостями со всех территорий Оси и постановочными программами о совершенных арийских семьях. Но даже Хенрика не могла переварить «Разговор с Канцелярией».
Фюрер был известен своими выступлениями. Его голос превращал слова в нечто живое и дышащее, что заползало под кожу и разжигало огонь даже внутри скучнейших умов. Много лет назад – до Великой Победы, прежде чем война растянула свою длинную тень над миром – он говорил везде. Пабы. Театры. Эстрада. Позволяя своим ярко-красным словам омывать целую нацию.
Больше он не появлялся на публике. Ему это было и не нужно, ведь его слова можно было передавать через провода и громкоговорители из комфорта его собственной Канцелярии. После сорока девяти покушений фюрер почти не перешагивал порога своего приюта отшельника.
Из этого правила было два исключения. Начало Гонки Оси. И финал.
– Десять. Это, мои соотечественники, количество лет, которое мы прожили в стране мира. Мира чистоты. Арийская раса распространилась